 Трудные это были годы между двумя Олимпиадами. Беспрерывный творческий поиск, лавирование между Сциллой и Харибдой, между новыми, только зарождающимися законами ХУДОЖЕСТВЕННОГО в фигурном катании и старой, во многом догматической техникой этого вида спорта, техникой для техники. Конечно, мы понимали — пусть и не до конца, пусть больше за счет сугубо художественного чутья, что в новом фигурном катании требуется разумная пропорция спорта и искусства. Но если бы вы только знали, как трудно найти эту золотую середину, в особенности если идешь по новым, еще малоизвестным именно для спорта землям.
Вполне возможно, что без поддержки друзей и единомышленников мы где-то могли бы и свернуть в сторону. Могли бы разочароваться. Могли бы далее махнуть на все рукой и делать свои композиции — как все, только бы прокатать программу чисто. Но нет, это неправда. Мы бы все равно пошли своим путем, как бы это трудно и мучительно для нас ни было. Да только шаг наш был бы вса-таки поуже и помедленней.
Но — и это для нас самое радостное — поддержка была. И мы ее черпали часто не у своих коллег, а у людей искусства. Даже в специальных творческих изданиях. В таких, скажем, как журналы «Театр» или «Советская музыка». Две публикации в этих изданиях особенно привлекли наше внимание. В них многие наши начинания впервые были сформулированы, облечены в строгую форму эстетических законоположений.
Поэтому мы и предлагаем тем читателям, которые не были знакомы с этими статьями ранее, прочитать их в несколько сокращенном виде сейчас.
«Фигурное катание за последние годы окончательно убедило нас в том, что спорт в своем поступательном развитии уже достиг границ искусства... Вполне закономерно, что именно наша, советская, спортивная школа внесла элементы эстетические в строгий режим фигуристов... Выясняется еще одна сходная черта профессий балетного актера и фигуриста. И у нас, и у них лишь талант, индивидуальность решает исход всех, даже самых добросовестных и неутомимых, трудов. Как ни старайся, как ни учи человека — без данных, без призвания, без своеобразия дарования даже при самых блатчэродных намерениях ничего не получится. Но, напротив, стоит тщательной работе соединиться с подлинной одаренностью, как возникает значительное, качественно новое явление.
Такое явление — творчество Людмилы Белоусовой и Олега Протопопова. Недаром они заставили говорить о себе весь мир, заинтересовали не только своих спортивных коллег и соперников, не только широкие зрительские массы, но и артистов классического балета. Их по всей справедливости следует назвать представителями мира большого искусства, подлинной музыкальной и танцевальной выразительности. Об этом говорят их многочисленные, сочиненные на классическую и современную музыку композиции. Их редкое даже в балете умение танцевать не под музыку, а танцевать музыку. Известно, что по спортивным правилам на соревнованиях по фигурному катанию судьи ставят каждой паре две оценки: одну — за техническое мастерство, другую — за артистичность. Иные фигуристы, вероятно, по виртуозности техники не уступят Белоусовой и Протопопову. Но тайна побед именно этой пары — в чарующем сочетании, в гармонической уравновешенности технических совершенств и эстетических качеств...
Что бы они ни танцевали — композиции на музыку Шуберта, Листа, Массне, Шостаковича, видно отличное знание законов дуэтного исполнения. С моей точки зрения, задача партнера — не только физически поддерживать балерину, но образно обогащать и продолжать ее линию, «аккомпанировать» своей партнерше, думая прежде всего о ней. Таким безупречным партнером является, на мой взгляд, Олег Протопопов...
Я не сомневаюсь, что деятели балетного театра с удовольствием помогут добрым профессиональным советом юному жанру, родившемуся из прекрасного союза Спорта и Танца».
Это статья Владимира Преображенского была опубликована в июньском номере журнала «Советская музыка», а через полгода, в самый разгар создания предолимпийской, экспериментальной программы, в журнале «Театр» была напечатана статья В. Гаевского «Музыка на льду». Говорят, что со стороны всегда виднее, что создает человек искусства. В особенности, если за этим человеком наблюдает специалист не только грамотный, но и настроенный доброжелательно, специалист, желающий проанализировать не только то, что и так видно любому зрителю, но прежде всего исследующий процесс творчества, понимающий его истоки и пути его дальнейшего развития.
 |
| Надо повнимательнее прислушаться к нашей мелодии... |
Обозреватель журнала «Театр» очень тонко и точно написал о том, что мы старались показать зрителям. Он понял нас, благодаря ему мы стали и сами лучше понимать себя.
Вот что писал В. Гаевский в декабре 1966 года:
«В фигурном катании Людмила Белоусова и Олег Протопопов заняли место особенное. У них есть опасные конкуренты, но нет подлинных соперников. Они создали свой стиль и довели его до совершенства. Суть этого стиля в музыкальности — в музыкальности более, чем в блеске.
Такого идеального слияния музыки и спорта фигурное катание не знало.
Может быть, его не знал спорт вообще.
Иначе сказать, Белоусова и Протопопов внесли в фигурное катание на коньках начала высокой художественности. Их выступления на самых ответственных соревнованиях— действительно балет на льду. Вероятно, поэтому искусство ленинградских фигуристов, вызывающее повсеместный восторг зрителей, не сразу получило признание у судей.
В данном случае не ошиблись зрители.
Вообще говоря, художественный элемент, эстетика хороши в спорте лишь тогда, когда утверждаются не за счет спортивного элемента, техники. Эстетика в спорте не имеет права быть антагонистом, а тем более заместителем техники... О Белоусовой и Протопопове мало сказать, что эстетика у них не теснит технику, — она ее требует. Парное катание Белоусовой и Протопопова спортивно, потому что художественно. Уберите из их программы балет, уберите пластику и позы классического танца — станет меньше спорта.
Но верно, что здесь особая эстетика и техника здесь тоже особая.
Ведущая тенденция современного фигурного катания—виртуозность, стремление к высшей и высшей сложности, к элементам «ультра-си». Этой тенденции Белоусова и Протопопов противостоят, но по-своему, достойно. Самому придирчивому критику упрекнуть их не в чем. Это виртуозы, не захотевшие быть только виртуозами. Демонстрируя с легкостью все наисложнейшие элементы, главных эффектов они достигают при исполнении элементов наипростейших.
В этом заключается их миссия: на современном, новейшем, технически изощренном уровне они вернулись к первоосновам фигурного катания вообще и парного катания в частности — к скольжению и к унисону. Скольжение — душа фигурного катания, как унисон, согласие, единство ритма и ритма и рисунка — смысл фигурного катания. У Белоусовой и Протопопова скольжения и унисон доведены до идеальных кондиций. Согласованная плавность их движений поразительна. В наш синкопированный век подобное зрелище завораживает, интригует. Никаких рваных, судорожных ритмов, чистая кантилена, чистая, прозрачная лирика, музыка Чайковского и Мае-сне — вот что имели смелость предложить фигуристы современному зрителю, и зрители восторженно приняли этот нежданный-негаданный дар... Магия парного катания Белоусовой и Протопопова не в ритме, но в мелодии. Это особая мелодичность, мелодичность широкого дыхания, достижимая лишь на льду.
Но этот дуэт драматичен, поэтому он производит художественное впечатление. Он строится по законам фигурного катания, а также и по законам театра. За действующими в унисон идеальными спортивными партнерами мы видим двух несливающихся действующих лиц. Очень хрупкая, она воплощает начало музыки; сильный и широкоплечий, он воплощает начало спорта. На первый взгляд символика дуэта расшифровывается в этом условном плане; кажется, что тон задает он, а что она — пленница, послушная и безвольная в его сильных, не знающих жалости руках; впечатление таково, что в дуэте нет и тени равенства, что мужское и женское начала выражены в нем в своей традиционной и трафаретной, не-снивелированной сущности; на стороне мужчины •—сила, воля, активность, на стороне женщины — нежность и беззащитность, мужчина берет, женщина отдает, мужчина прокладывает путь, женщина следует за ним тенью. Да и как иначе понять кульминации номеров, когда распростертая Белоусова почти откидывается на спину, а Протопопов нависает над ней как коршун; когда он раскручивает над самой кромкой льда ее ничем не защищенное тело; когда она ускользает от него в медлительных арабесках и возвращается в точный момент, словно покоряясь его магической воле. Но время идет, и мы замечаем ее выносливость, столь неожиданную для такой хрупкой фигуристки, ее неутомимость, нисколько не уступающую его неутомимости — неутомимости сильного, тренированного спортсмена. Выясняется, что это дуэт равных, потому что в обычных случаях партнерша слишком многим жертвует, чтобы сравняться с партнером, и прежде всего жертвует подлинной женственностью. Белоусова же остается собой, хрупкой, изящной, обманчиво слабой женщиной. Тем полнее ее победа. Ибо в конечном счете дуэтом руководит она, а не он — так обнаруживается внутренняя его логика. Сильные и властные, поддержки Протопопова бережны и вдохновенны, их чуткость почти беспредельна. В этой силе нет грубости, тем более в ней нет насилия; это сила, исподволь укрощенная. Танцевальный дуэт, исполняемый на льду Белоусовой и Протопоповым,— поэма о музыке, тянущейся к спорту и спорт одухотворяющей».
Мы приводим строки из этих статей сейчас только для того, чтобы подчеркнуть: рецензенты увидели в нашем катании новый стиль, но во многом они тогда идеализировали нас. И нам еще больше захотелось создать такую программу, которая воплотила бы в себе все черты современного фигурного катания и в какой-то мере — фигурного катания ближайшего будущего.
Ростки этой программы пробивались к свету постепенно. Мы разглядывали их. Укрепляли. Мы пропалывали наш участок и оставляли только по-настоящему жизнестойкие ростки. Нам не нужны были декоративные растения. Нива должна плодоносить!
Неясные контуры будущей олимпийской программы становились все отчетливее. Но мы откладывали работу. Мы готовились к предолимпийским сражениям: год 1967-й был для нас своеобразной стартовой площадкой к взлету в Гренобле. Промежуточная программа была не слишком удачна, мы ее переделывали буквально на ходу. Нам просто не хотелось тратить на нее слишком много сил, мы копили их в себе и ждали, пока они естественно вспыхнут, подожженные новыми идеями.
А идеи эти уже выкристаллизовывались.
И нам требовалось только время, чтобы воплотить их в жизнь — осознанно, с тонким психологическим и тактическим расчетом.
То, что когда-то проделывалось интуитивно, импульсивно, теперь должно было принять характер чуть ли не научный.
Ни одного нерасчетливого шага!
Все «сценические решения» — плод глубоких раздумий— должны вобрать в себя наш спортивный и жизненный опыт.
|
