 Об этом танце потом не раз писали, что он был для нас некоей творческой лабораторией, благодаря которой мы могли уяснить наш будущий путь, наши будущие лучшие спортивные программы.
Очевидно, это действительно так.
Но когда мы создавали свой первый настоящий танец, поверьте, не думали ни о каких лабораториях. Да и сейчас не слишком часто об этом думаем. И даже точно не знаем, как проходит процесс создания новой композиции, точнее, мы не можем его описать. Просто чувствуем, даже уверены, что в этом месте должны сделать так, а в этом — из таких-то сочетаний движений получится законченная миниатюра. Музыка подсказывает нам все решения. Мы пропитываемся музыкой. Отзываемся на каждый ее нюанс. Может, в этом как раз и заключается все дело.
Но несомненно и то, что сам подбор музыки для нас не случаен. Мы можем неожиданно натолкнуться на мелодию, которая станет для нас любимой и сверхвдохновляющей. Но нам нужна была именно такая музыка, мы о ней думали, были готовы к ее восприятию, к полному слиянию с ней. Так что во всех случайностях здесь мы видим закономерности, которые только ждали момента, чтобы проявить себя в полную силу.
Вот что произошло с «Грезами любви»...
Мы искали «Подмосковные вечера» в исполнении Вэна Клайберна. Это было в 1959 году, все были в восхищении от Вэна Клайберна, нам тоже очень понравился этот американский пианист. А тут мы еще узнали, что он замечательно исполняет «Подмосковные вечера». «Это именно то, что нам нужно, — думали мы. — Серьезный музыкант исполняет популярную мелодию. Уж он-то, наверное, так интерпретирует ее, что она приобретает особое, новое, звучание. Попробуем ее для показательных выступлений!»
В один прекрасный день мы отправились в музыкальный магазин на Невском проспекте.
Приветливая девушка быстро нашла необходимую пластинку. Мы внимательно прослушали ее: как будто именно то, что нам хотелось. Популярно. Звучно. И тонко. Можно поставить танец.
— А что на обратной стороне? — мы спросили просто так, любопытства ради.
— «Грезы любви». Лист. Послушаете?
Нам очень хотелось послушать. Мы не знали этого ноктюрна. И вдруг совершенно необъяснимо, неожиданно, оглушительно что-то в нас потребовало обязательно прослушать его.
После первых же нот мы поняли, что нашли именно то, о чем думали все последнее время. Музыка захватила нас полностью. Она звучала в нас беспрерывно. Каждая нота находила отклик. Мы бы могли уже больше и не слушать пластинку: мелодия сразу же отпечаталась в мозгу, будя воспоминания и надежды, вызывая к жизни все новые и новые образы, складывавшиеся из привычных нам движений, сочетаний спортивных элементов.
Мы были готовы к сочинению показательной программы.
И мы не могли медлить ни секунды.
Не могли в этот день думать ни о чем, кроме нашего танца.
Через час мы уже были на катке, что на улице Лейтенанта Шмидта. Каток маленький—16X16 метров. Уложить на нем рисунок трудно, почти невозможно. Но нас в тот день это только подзадоривало и еще больше заставляло работать фантазию.
Танец был поставлен за 10 минут.
Для нас —и, наверное, не только для нас — это является своеобразным рекордом. Никогда ни над одной программой — показательной или спортивной — мы не работали так быстро, так ладно, так целеустремленно. Нетерпение подгоняло нас: «Скорее, скорее, скорее! Мы должны сказать о том, что нас переполняет. О том, конечно, как любим друг друга. Какое это замечательное чувство. И как замечательно понимать друг друга. И это вовсе не грезы, а сама жизнь. Реальность. Хотя она и может показаться чудом, сном, грезами. Но мы сами создали это чудо. И показываем всем: да, чудо есть, но оно плоть от плоти — наше. И вы тоже можете сотворить его. Захотите только. И мы надеемся, что вы тоже попадете под влияние этой замечательной музыки, этих великих чувств. Вы пойдете вместе с Ференцем Листом. Вы помчитесь вместе с нами к светлой мечте, осуществить которую, при желании, дано каждому из нас...»
 |
| Тренировка на льду Скво-Вэлли |
Вполне возможно, что вы сочтете нас крайними романтиками.
Вполне возможно, что в этих наших чувствах вы найдете какие-то эмоциональные излишества и усомнитесь все-таки в возможностях фигурного катания, в том, что его «изобразительные средства» уже готовы для таких целей.
Вполне возможно...
Но мы не сомневались ни в чем.
Мы уже внутренне были готовы для этого танца, которому суждено было впоследствии с таким триумфом пройти по многим городам и странам.
Мы стремились попробовать в нем все то новое, что придумывалось нами в течение четырех лет.
Мы были готовы проверить наши новинки, наше новое понимание фигурного катания в деле.
И мы проверили его.
До сих пор считалось, что в парном катании партнеры должны кататься, как говорят, нос в нос, палец в палец, голова в голову. Верно считали. Но была в этом и ограниченность, были добровольно навешенные на себя цепи, которые уже не давали возможности шагать вперед.
Одним рывком мы сбросили эти цепи. И нашли целый ряд новых сочетаний, движений, навеянных искусством балета. Мы создали фигуры, которые стали общепризнанными и в сугубо спортивных программах. К числу новых сочетаний спиралей относится парная спираль, которую мы называем «влюбленный заяц», и та, которая именуется «коршуном». Вот видите, как несовершенен еще язык фигурного катания! И если бы мы попробовали описать в деталях наши новинки тех времен, то даже специалисты, пробуя их на своих учениках, вряд ли смогли бы объяснить, что это собой представляет. Но нам наши образные названия нравились. И нравятся сейчас...
И еще одно. В показательном танце мы могли не бояться судей и их оценок. Мы могли не бояться заявлений о том, что катаемся недостаточно технично. Хотя, думается (об этом мы еще будем вести разговор далее), само понятие «сложная техника» изменяется со временем, и каждый период развития фигурного катания, парного в частности, выдвигает свои требования к сложности, и даже самые простые элементы могут приобрести высшую сложность, при соответствующей обработке и творческой интерпретации.
Сейчас, просматривая иногда кинопленки с этим танцем, мы думаем: он — абсолютно спортивный (в нем нет ничего запрещенного: одна поддержка, одно парное вращение, две спирали и «тодес»), и в то же время нам удалось добиться тогда такой духовной слитности.
А сейчас нам еще хочется рассказать о том, как состоялась премьера наших «Грез любви». Это довольно смешной (для нас трогательный) эпизод.
Впервые показать «Грезы любви» нам удалось в ленинградском Зимнем стадионе. Там только что закончил свои выступления московский балет на льду, и Ленинградская федерация фигурного катания решила использовать ледяную арену для показательных выступлений спортсменов-ленинградцев. Зрителей собралось в манеже больше, чем на концерты. Аншлаг.
Площадка была приподнята над полом метра на полтора для того, чтобы было видно исполнителей. Она к тому же была не такой формы, как наша, уже привычная. Размер — 15X26 метров.
Нам пришлось довольно долго корректировать рисунок танца, чтобы приспособить его к этой площадке. Сейчас нам такая работа кажется совершенно невозможной, а тогда мы могли отважиться на все. Тогда мы должны были кататься на любом поле.
И вот мы выходим на арену.
В зале темно.
Вспыхнули прожекторы.
Рампа, опоясывающая площадку, засверкала разноцветными огнями.
На такой площадке мы выступаем впервые. Но все мысли не об этом, предстартовая лихорадка перерастает в какое-то особое волнение: как встретит зритель, поймет ли наши мысли и чувства, донесем ли мы их до него?
Для тех, кто не видел этого танца, его описание ничего не даст. Те, кто его видел, надеемся, запомнили его, и для них всякие описания тоже не нужны. Скажем, только, что с первых музыкальных аккордов мы почувствовали контакт с людьми в зале, и это окрылило нас. Постепенно чувство тревоги сменилось нарастающей уверенностью, и мы заскользили раскрепощенные и свободные, словно бы всю свою жизнь только и показывали людям «Грезы любви». Чувство радости переполнило нас, и мы забыли обо всем.
И вдруг Олег ногой задевает рампу, разбивает лампочки, коньком цепляется за металлическую рампу... и в одно мгновение через голову летит вниз на цементный пол.
Людмила остается одна наверху.
Зал безмолвствует.
Оркестр продолжает играть.
Олег поднимается на ледяную площадку и просит дирижера начать снова, но тот не слышит и продолжает взмахивать своей палочкой.
— Пожалуйста, сначала, — вторично просит Олег. И тогда из зала раздается робкий, просительный голос:
— Сна-ча-ла-а-а!
И вот мы стоим в центре площадки. «Грезы любви» как будто рассеялись, и перед нами не слишком приятная для нас реальность. Выхода нет. И мы решаем: надо начинать все сначала. Ничего не потеряно. Мы ведь продолжаем любить друг друга, и прочь отчаяние, прочь уныние, прочь растерянность. Мы готовы повторить все сначала, и нет никого, кто мог бы нам помешать.
Зал на нашей стороне.
Его молчание, его выжидающее молчание — словно бы сигнал для нас. Сигнал к действию. Поощрение. Ожидание нового финала: оптимистического, светлого.
И через минуту мы снова возвращаемся к «Грезам любви» и знаем, что они нескончаемы. И что за сегодняшним финалом — еще множество финалов, красочных, ярких, щедрых на лучшие человеческие чувства!
Гудит возбужденный зал. И мы тоже продолжаем оставаться во власти эмоций.
Мы за кулисами, но находимся еще как бы во сне.
— Ну как? — слышим мы.
— Все хорошо! Целы и невредимы. Второй раз не упали!
— Да нет, я не об этом! Ну как, лампочек на рампе много разбили?
Вопрос дежурного электрика возвращает нас на землю. Олег смеется:
— Знаешь, когда я летел через голову, не успел сосчитать!
И еще одна смешная деталь, врезавшаяся нам в память, как это часто бывает в таких случаях. Пришел к нам в раздевалку старичок. Борода огромная, такая, что хочется ее потрогать: настоящая ли? И этот старичок говорит нам:
— Вы уж извините меня, старика. Пусть я буду эгоистом, но я хотел бы, чтобы Олег упал еще раз, лишь бы увидеть все сначала!
Вот какая история приключилась с нами во время первого исполнения «Грез любви». После этого было еще много различных выступлений, но мы помним первое и на всю жизнь останемся благодарны нашим землякам-ленинградцам, которые сразу поняли наш танец. И искренне поддержали нас в трудный момент.
| 
