Создание произвольной программы — чрезвычайно сложный процесс, который так же трудно объяснить, как и практически сделать на льду саму программу. Выбор элементов и комбинаций у нас происходит (если можно так сказать) при помощи шестого чувства. То же самое и с музыкой.
Почему мы выбираем Бетховена, Рахманинова, Листа или Чайковского? Почему именно их? Почему именно эти отрывки берем, а вот эти — отвергаем?
Может быть, потому, что мы ищем и находим в музыке то, что нам ближе всего, понятнее?
Но при этом отношение к ней у нас совсем не потребительское. Вначале мы никогда не думаем, что можно сделать под эту музыку, какие фигуры: где «трр» — там вращение, где «бум» — там прыжок. Нет, нас прежде всего интересует, что говорит музыка, о чем она поет.
Нам кажется, что выбор музыкальных произведений может в какой-то степени быть ключом к пониманию нашего спортивного мировоззрения, нашего вкуса и вообще наших взглядов на спорт, на фигурное катание, замечательно соседствующее с искусством. Движением мы стараемся открыть для других порой завуалированные, а нам уже понятные нюансы произведения. Естественно, что тем самым мы хотим сделать музыку как бы зримой. Конечно, в нашей интерпретации...
Наши программы мы готовим очень долго. Вернее, начинаем думать о них задолго до того, как приступаем к их постановке на льду. В первую очередь думаем о художественном содержании. И, конечно, о том, что мы хотели бы выразить в своей композиции (ведь каждая программа — законченное произведение-миниатюра в одном действии, но в нескольких музыкальных частях, логически соединенных между собой и представляющих — ео всяком случае, мы всегда стремимся к этому — единое целое).
Когда мы находим нужный музыкальный материал, мы долго слушаем его дома и на льду, стараемся понять в нем все до мельчайших деталей и нюансов.
Тут очень важно, чтобы музыка увлекала нас и звучала в нас еще до того, как раздадутся эти звуки наяву. Звучала и днем и ночью. Пропитывала нас, становилась нашей, как будто это мы сами ее написали, отдав ей частицу самих себя. Словом, важно сродниться с музыкой.
Как ни странно, но очень часто мы начинаем делать программу с конца, а не с начала. И финал в зависимости от его характера как бы берется за основу, к которой постепенно пристраиваются и остальные части программы. Но бывают и исключения.
Главной темой наших выступлений является правда жизни — как мы ее видим и чувствуем — со всеми ее крутыми поворотами. И донести ее до миллионов людей — наша цель, которая и рождает нашу энергию.
Чисто механическая сторона программы не является для нас главной в нашем творчестве. Ее роль как бы вспомогательна. И если бы в фигурном катании существовала только эта часть, мы бы давно отказались от автоматизированного спорта, от бездумного, бездушного, бессмысленного выполнения зазубренных движений, жестов, улыбок.
Конечно, речь здесь у нас идет о высшем понимании нашего вида спорта, спорта, близкого к искусству, когда сугубо механическое движение, осмысленное и свободное, переходит в качество высшего порядка. Когда спортсмен, не связанный условностями техники скольжения (она уже, эта техника, естественна и как бы незаметна), может стремиться выразить себя духовно.
Думается, что в таком понимании фигурного катания нет ничего противоречащего основам спорта. Потому что и сам спорт — это прославление гармонии, физической и духовной красоты человека и всяческое стремление к этим вершинам.
За время нашего катания, начиная с 1955 года, мы сделали много программ. И всегда самым трудным для нас было и остается выбор и компановка музыки. Ибо это — душа композиции.
За то время, которое мы провели в спорте, мы научились быть не только спортсменами, но в какой-то степени режиссерами и музыкантами, врачами и педагогами, радистами и киномеханиками, проявщиками кинопленки и чистильщиками льда. Но главная из «попутных профессий» — профессия звукорежиссера, музыкального редактора!
При постановке программы мы никогда не берем за основу какие-нибудь «закорючки», как это делают многие наши коллеги, считая, что чем запутаннее и закрученнее движение, тем оно сложнее и лучше и что именно это и есть фигурное катание. Мы всегда шли и будем идти от смысла музыки, которая подсказывает нам общую картину действия, элементы, жесты и просто движения. Но существует и иное отношение. Многие тренеры и спортсмены, наоборот, сначала сочиняют механические сложности, видя в них главное, а потом к ним подгоняют музыку. Иногда эта подгонка производит некоторый зрелищный эффект, но, думается, что ненадолго. И чем дальше идет фигурное катание, тем меньше будет впечатление от такой программы.
Вообще, это, на наш взгляд, и есть тот порочный принцип, когда спортсменов с детства приучают кататься как угодно: около музыки, вокруг музыки, за музыкой, под музыку, но не в самой музыке. Разумеется, музыка сама не скажет вам, что необходимо сделать в том или ином месте: двойной «лутц» или поддержку,— никаких партитур для этого не написано. Следовательно, нужно иметь музыкальную интуицию, вкус, музыкальную культуру!
|
У бортика... |
Но вернемся к конструированию наших программ. Анализируя результаты прошлых лет, мы видим, что наиболее высокие пики нашей спортивной формы, наиболее удачные постановки программы приходятся на Олимпийские игры 1964 и 1968 годов. Каждое из этих выступлений и подготовка к ним были поворотными пунктами в развитии наших взглядов на фигурное катание. Золотые же медали были лишь подтверждением правильности выбранного направления.
Если программа 1964 года была сделана совершенно интуитивно и никто, в общем-то, не мог гарантировать ее успех (все зависело от того, как она будет принята публикой и судьями, и мы шли на старт как на эшафот), то в 1968 году мы были вполне уверены, что наша программа хорошо будет принята зрителями. Мы даже не пошли в Гренобле на такую приманку для публики, как использование французской музыки, потому что были уверены, что произведения великих композиторов интернациональны, понятны всем! Главное, суметь раскрыть их глубинное содержание. И мы не ошиблись!
В этот счастливый гренобльский вечер французская публика своим восторженным приемом показала, что она действительно все поняла в нашей программе с первого и до последнего движения. Нам кажется, что мы сумели тогда слиться с музыкой. И что мы родили свою музыку—музыку движений, которая звучала в унисон с величайшими музыкальными мыслями Бетховена, Скрябина, Рахманинова!
Такое не часто удается. В Гренобле у нас была действительно полноценная творческая радость!
Хотим напомнить, что гренобльская программа была задумана нами в 1963 году, накануне Инсбрукской олимпиады. Мы даже катались под «Лунную сонату» в течение двух месяцев. Тогда нам так и не удалось найти правильной, нужной разработки для этого гениального произведения, и мы вынуждены были отказаться от него.
Но мысль о «Лунной» не оставляла нас четыре года. Мы перечитали о Бетховене почти все и вернулись к «Лунной» в 1967 году перед новой зимней Олимпиадой, почувствовав, что теперь уже можем «показать» эту музыку. Было найдено и нужное для нашей программы логическое продолжение — Пятая симфония Бетховена, звуки которой врываются в медленное течение «Лунной сонаты», но не диссонируют с ней, а дополняют общую картину; связующим звеном стал коротенький отрывок из «Поэмы экстаза» Скрябина.
И, наконец, финал — Третий концер? Рахманинова. В нем завершение темы: ликование всего живого на земле, радость самоутверждения...
Итак, создавая новую олимпийскую программу, мы, как всегда, шли от содержания музыки.
I часть. Начало композиции — звучит «Лунная». Раскрытие темы нам представлялось так: грезы любви, стремление любящих сердец друг к другу и разлука — трагедия любви.
Первые такты: партнерша отступает назад на зубчиках— партнер стремится погладить ее руку. Она ускользает от него. Но вот протягивает ему руки, и как будто на мгновение их тела сливаются, но тут же разъединяются...
Завязка завершается парной обводкой вперед-наружу. Вступает главная музыкальная тема. Скольжение вместе в низкой спирали назад, затем партнерша переходит в другую спираль, а он, стоя в низком арабеске, поддерживает ее на одной руке. Кажется, что близок долгожданный поцелуй, но она вновь ускользает!
Буря страстей усиливается. В парном вращении лицом к лицу нам хотелось передать близость любящих сердец, динамику развития темы. Головокружительный круговорот! И тут неведомые силы разъединяют любящих, но они с мольбой протягивают навстречу друг другу руки, и какая-то невидимая нить вновь соединяет их.
Напряжение достигает апогея. Здесь наилучшим решением, как нам казалось, было — пронести женщину высоко на руках, как символ вечной любви («лутц» двойной на руках). Далее накал страстей ослабевает, и чувства постепенно переходят в более спокойное русло. Он кружится возле нее, а она стоит на зубчике конька (парный «шпитц-пируэт»). Но вот последний всплекс чувств, последний взлет партнерши (поддержка 1,5 оборота), и они расстаются навсегда.
II часть, Пятая симфония. Общеизвестно содержание Пятой симфонии: «От тьмы к свету, через борьбу к победе». Мы выделили и акцентировали в теме две части. Музыкальные пики мы подчеркиваем прыжками: двойной «ритбергер» и 1,5 «аксель», двойной «сальхов». После прыжков мы используем поддержки (2,5 п/м, шагающая, 2,5 через голову). Но эти элементы и их исполнение во второй части приобретают совсем иную окраску. Они выполняются резче и сильнее, в противоположность мягким и нежным поддержкам первой части, подчеркивается динамика темы борьбы, постепенное нарастание напряжения.
Нужно отметить, что бывали соревнования, когда нам не удавалось провести такую резкую грань между первой и второй частями, и тогда программа блекла. К счастью, на Олимпиаде нам это удалось.
Вторую часть мы закончили «спиралью смерти».
III часть. Возрождение.
Мы замираем в статической позе: партнерша — в «ласточке», партнер — в положении «циркуля» на месте. После бурных минут II части сердце вырывается наружу, но робкие вздыхающие звуки скрипок заставляют затаить дыхание. Затем встреча и вновь разлука: используем нашу фигуру «магнитная стрелка».
Постепенно идет нарастание темпа, и вот будто раскручен огромный маховик.
Здесь было самое трудное место для исполнения: не успев отдышаться после предыдущих частей, нужно было бежать на космическую парную «ласточку», да так, чтобы она действительно показалась таковой. В Гренобле именно в этом месте программы, когда мы сумели преодолеть ледовое тяготение и Люда вылетела с круговой орбиты на прямую, на нас обрушился все заглушающий, даже музыку, шквал аплодисментов. Такого с нами не было никогда. Это уже была победа!
Хотелось сделать еще что-то невероятное. Руки партнера рванулись вслед за партнершей, как бы провожая ее в далекие миры (это по программе не было предусмотрено).
И вот уже в унисон нашим чувствам и исполнению звучит Третий концерт Рахманинова. В этот момент мы поняли, что такое радость творчества. Все остальное: поддержки, прыжок в «либелу», который весьма сложно сделать синхронно на пятой минуте программы, и комбинация шагов по прямой — пролетело для нас как в чудесном сне.
Выбор элементов для этой части велся очень скрупулезно. Легкостью исполнения нам хотелось подчеркнуть ту величайшую радость, которая заложена в финале концерта. Здесь все должно было литься свободно и раскованно.
Конечно, для безукоризненного исполнения программы необходима была ее техническая разработка.
Вопрос конструирования программы — сложный. Один из важнейших принципов, которым руководствуемся, не перенимать чужих конструкций программ, потому что каждый человек индивидуален: имеет свое расположение центра тяжести, свой вес, длину рук и ног, размер тела и особое прикрепление мышц, которое одному позволяет хорошо прыгать, а другому— хорошо вращаться.
Увидеть самые сильные качества спортсмена, пожалуй, и есть главное для выбора той единственной конструкции, которая может дать наивысший коэффициент полезного действия.
Мы нашли свои решения.
Мы рассказываем о них для того, чтобы поделиться опытом с другими фигуристами и помочь им вести свои поиски, даже если они идут не в нашем направлении.
|