 Прежде всего о наших родителях.
Мама Олега — Агния Владимировна. Человек всегда чем-то увлеченный. Когда мы стали тренироваться вместе и понадобилась ее помощь, она влюбилась в фигурное катание. Влюбилась так, что сама надела коньки. Влюбилась так, что сейчас вообще не мыслит себя вне спорта. И будучи уже женщиной совсем немолодой, решила сама стать спортсменкой, и теперь купается всю зиму в ледяной воде...
Агния Владимировна была балериной.
В искусстве не важны чины и звания. Теперь мы это понимаем совершенно отчетливо. Удивительно правильно и совершенно незаметно направляла Агния Владимировна, наша мама, наше эстетическое, художественное воспитание.
Часто мы спорили.
И не только на катке.
Мы горячились. И она тоже. Мы искали истину для себя. И она искала вместе с нами. Ей, очевидно, было трудно. Да разве она признается когда-нибудь, как ей было трудно!
Чем старше становишься, тем лучше хочешь понять другого. Душу своей матери, наверное, понять труднее всего: слишком уж много личного и привычного и даже обязательного есть между нами. Кажется, все ясно, все понятно, но попробуешь поставить себя на ее место — и теряешься, и не знаешь, что делать. А ведь так вроде бы просто...
Агния Владимировна была нашим первым балетмейстером. А это ведь для нас то же самое, что и первый учитель. Кто из нас может забыть первого учителя и его советы?!
Маленькая светловолосая женщина, сколько в тебе мужества, сколько героизма! Ты перенесла ленинградскую блокаду, оставшись одна с мальчишкой на руках! Ты вынесла годы испытаний, нелегкой кочевой артистической жизни. Ты вынесла годы славы твоих детей. И готова их поддержать — всем своим сердцем — в трудные, переломные времена.
В одном из писем Марины Цветаевой мы нашли замечательные строки:
«Твоя мать... та самая мать из средневекового стихотворения— помнишь, он бежал, сердце матери упало из его рук, и он о него споткнулся. А сердце сказало ему: «Не ушибся ли ты, малыш?».
И подумали: это ведь и о наших мамах сказано...
А какой ужасный сюрприз приготовили мы в январе 1969 года Агнии Владимировне в Ленинграде. Радостная, приподнятая, сразу помолодевшая на добрый десяток лет, сидела она во Дворце спорта. Или нет, не сидела. Места себе не могла найти. Ходила от фигуриста к фигуристу, от тренера к тренеру — все слушала, что говорят о ее родной паре.
А мы проиграли... Но наша мама простила нас, и продолжает в нас верить.
А сколько бессонных ночей провели мама и отец Людмилы, Наталья Андреевна и Евгений Георгиевич, подготавливая нас к соревнованиям, к длительным поездкам за границу.
Родители Людмилы — старые коммунисты. Отец — кадровый военный, прошел всю Великую Отечественную...
Теперь он и Наталья Андреевна все свое свободное время отдают нам. Несколько лет назад семья Людмилы жила в двух крохотных комнатках. И все-таки нам всегда был готов здесь и стол и дом. Наталья Андреевна любила повторять: «В тесноте, да не в обиде...».
Конечно, ей доставалось больше всех, забот по хозяйству прибавлялось сверх всякой нормы. Но она всегда была веселой.
Наталья Андреевна и Евгений Георгиевич собственным примером прививали своим дочерям с раннего детства самые высокие нравственные начала. Это не могло не сказаться впоследствии и на нашем понимании, на нашем отношении к спорту, к борьбе, которая идет в нем беспрерывно.
Когда мы пишем эти строки, Наталья Андреевна и Евгений Георгиевич рядом с нами. Мы —в гостинице, а они неподалеку, в доме, окруженном садом, снимают комнатку. Мы уезжаем вместе в лес. И там Наталья Андреевна отправляется всякий раз в заросли и без устали ищет лечебные травы, листочки: «Возьмите, дорогие мои, из этой травки настой душистый получается, для здоровья, для свежести всегда замечательный!».
И так покойно, так славно чувствуешь себя рядом с ними!
А Рая, сестра Людмилы...
Олег:
— Помню, как однажды, в 1962 году это было, готовила она нас к отъезду за границу на соревнования. Все уговаривала: «Спите, ребята, спите», а сама сидела всю ночь и дошивала наши новые костюмы. Проснусь ночью и вижу —строчит без устали Рая на машинке да нитки покусывает.
Одела утром нас. Поцеловала. Глаза красные после бессонной ночи. Но на работу надо идти. Пожелала успехов и пошла...
И так было не раз и не два.
И если мы добились успеха в фигурном катании, то была в этом и заслуга нашей Раи...
Иногда думаешь о своих спортивных достижениях и так и хочется сказать не свои, а наши. Потому что мы отлично понимаем, что они являются достижением многих и многих тысяч людей, они как бы концентрированный успех— и не только нашего спортивного движения, а всего, что дает нам любимая Родина.
Нашим победам помогали коллективы катков, где мы готовились к состязаниям и где мы выступали; заботливые повара и официантки, которые старались получше нас накормить —во время сборов и тренировок и во время соревнований; портные и сапожники специальных ателье, которые создавали нам экипировку; и еще десятки, казалось бы, незаметных людей, всегда готовых помочь нам и словом и делом.
Нас поддерживали все эти годы тысячи болельщиков, присылавших нам свои письма. О них мы рассказывали отдельно.
Нам помогали и специалисты и неспециалисты, влюбленные в фигурное катание и желающие ему добра.
С одним из таких помощников — несколько неожиданным — мы вас сейчас и познакомим.
...Урчит мотор маленького ледяного утюжка —заливочная машина неутомимо лавирует по катку, оставляя за собой чуть дымящийся влажный след. Только что закончилась тренировка. После нее вся поверхность льда безжалостно изрезана. Вот здесь сделал прыжок одиночник—во льду просто яма образовалась. Вот здесь не слишком опытный фигурист резко затормозил — снова след, кажущийся неизгладимым. Правда, для постороннего все это почти незаметно: подумаешь, след остался, да еще присыпанный снежной пылью так, что и не видно его вовсе. Но для фигуриста-мастера изрезанный лед помеха. Мы ведь каждую выбоинку, каждую шероховатость ощущаем всей ступней. Это у всех фигуристов рано или поздно вырабатывается такое тончайшее осязание. После проката программы мы иной раз все царапинки на льду можем пересчитать.
Заливочная машина — чудо современной лакировальной техники. Мы ведь помним еще времена, когда на открытых катках рабочие стадиона скребли лед специальными скребками и затем заливали его из шланга или из бочки на саночках. Впрочем, на простеньких катках и сейчас ничего не изменилось.
За рулем машины — Саша Смирнов. Лихой водитель. Правит чуточку небрежно. Но глаза — внимательные. Он тоже, как и мы, чувствует на льду каждую выбоинку.
Заливщик катка — профессия не такая уж легкая, как это может показаться на первый взгляд. Тут тоже требуется особое мастерство. Начнешь торопиться, пустишь побольше воды на лед — и уже стоят на нем лужи, и уходит драгоценное тренировочное время. А можно и вообще почти без воды обходиться: выходи, спортсмены, на лед сразу. А лед-то плохой. Так и остался с «сучками».
Словом, заливщик льда фигуристу верный помощник.
Саша Смирнов именно такой работник. Но и еще кое-что у него в характере есть.
Саша — и гимнаст отличный, и музыкант талантливый, в любительском джаз-оркестре на трубе играл...
Познакомились мы с Сашей в конце 1961 года. В Москве тогда открылся новый Дворец спорта ЦСКА. В Ленинграде же был только крохотный искусственный каток. Руководители общества «Локомотив» отлично понимали наше положение и, несмотря на дороговизну аренды, послали в ЦСКА просьбу предоставить нам в предсоревновательные дни время для тренировок. Директор Дворца Г. С. Черкасский пошел нам навстречу.
И вот мы начинаем тренироваться в Москве. У нас тогда еще, как вы знаете, тренера не было. Обстановка была непривычной: нелегко привыкать к такому большому катку. И мы много спорили.
А времени до первенства Европы оставалось все меньше и меньше.
Важно было, чтобы кто-нибудь со стороны посмотрел на нас и хотя бы об общем впечатлении рассказал.
И мы попросили однажды понаблюдать за нами Сашу Смирнова.
Он согласился.
И тут же выяснилось, что и глаз у него цепкий, наметанный — с гимнастикой, с миром отточенных движений как-никак хорошо знаком, и слух — великолепный.
«Эта поза мне понравилась, а вот здесь нет синхронности, а вот здесь...»
Мы слушали Сашу внимательно и старались исправить те ошибки, которые он замечал.
Иной раз посмотрим мы на расписание и видим: поздно сегодня заканчивает Саша работу, после полуночи. Значит, не придет он завтра, будем кататься сами. А тренировались мы с шести часов утра, сразу после открытия Дворца.
И вот приходим без четверти шесть на каток. Пусто. Тихо. Уборщицы только швабрами шуршат. Быстренько переодеваемся, коньки на ноги. Шнуруемся. И на лед. А у бортика уже стоит Саша.
— Привет, Саша! Привет рабочему классу!
И на душе сразу лучше. Кататься радостнее.
В том сезоне мы стали серебряными призерами первенств Европы и мира.
...С 1962 и по 1968 год основную часть ледовой подготовки нам приходилось делать в Москве. Тут и выкристаллизовывались наши программы. Тут обычно мы и показывали их впервые. Но были два зрителя, которые новые наши программы видели и оценивали раньше всех.
Эти зрители — Татьяна Александровна Толмачева и Александр Федорович Толмачев. Десятикратные чемпионы страны в парном катании. Обладатели рекорда, который вряд ли когда-нибудь будет повторен.
Мнением Татьяны Александровны и Александра Федоровича мы очень дорожим. Помимо всего прочего, Татьяна Александровна — одна из самых опытных судей в мировом фигурном катании. И ее мнение вообще чрезвычайно важно.
В течение длительного времени Татьяна Александровна является руководителем подготовки многих талантливых спортсменов. Путевки в большой спорт у нее получали Е. Щеглова, Г. Гржибовская, С. Четверухин... Некоторые из ее воспитанников уже сами стали воспитателями фигуристов. Например, Елена Чайковская (Осипова) — один из тренеров нашей сборной, а другая ученица — Ирина Голощапова возглавляет ревю на льду. В общем, знаток фигурного катания Татьяна Александровна прекрасный. И несмотря на всю свою занятость, она все-таки всегда находила время, чтобы прийти на наши «генеральные репетиции» и благословить наши постановки.
А вот еще одна наша искренняя помощница: Галина Евгеньевна Кениг. В прошлом балерина. Хореограф. Лет пятнадцать уже работает она с фигуристами, и опыт, который она приобрела, неоценим.
Особенно важно было для нас сотрудничество с Галиной Евгеньевной накануне Олимпиады в Гренобле. При создании новой программы, в особенности первой ее части («Лунная соната»), нам было крайне необходимо, чтобы на тренировках присутствовал именно такой знаток, который, посмотрев композицию, мог бы затем ясно и точно высказать нам не только свое мнение по поводу технического исполнения, но и рассказать о своем сугубо чувственном, эмоциональном, художественном восприятии. Галина Евгеньевна была зрителем экстра-класса. Тем тщательнее готовились мы к каждой тренировке, тем энергичнее «правили» программу, добиваясь максимального впечатления от каждого своего жеста.
Галина Евгеньевна была неутомима. Она заряжала нас своей энергией.
Каждый раз, когда нам было особенно трудно, Галина Евгеньевна появлялась на катке. И когда мы проиграли на чемпионате страны в Ленинграде, она снова приехала к нам. И вместе мы готовились к выступлениям на чемпионатах мира и Европы.
Мы уже писали о том, что наш тренер Игорь Борисович Москвин после Гренобля полностью переключился на работу с Тамарой Москвиной и Алексеем Мишиным. Но мы не остались на этот раз одни. Кроме Галины Евгеньевны рядом с нами были первый тренер Олега Н. Леплинская и способная в прошлом фигуристка Е. Попова (Горбунова). Они часами стояли за бортиком, делясь своими впечатлениями о каждом нашем жесте, о каждом нашем движении...
О людях, которые нам искренне и бескорыстно помогали все эти годы — и до того, как стали мы чемпионами, и когда мы взошли на первую ступеньку, и когда мы сошли с нее, — можно было бы написать отдельную книгу. Мы помним о каждом добром слове, о каждом добром совете...
Вместо эпилога
И вот мы расстаемся с вами, наши дорогие читатели, наши друзья и наши болельщики. Мы рассказали вам все или почти все, что хотели и что могли сейчас сказать. И мы надеемся при этом, что при следующей встрече — то ли на страницах книги или журнала, то ли в огромном сверкающем Дворце спорта—нам будет что рассказать вам о наших новых поисках, наших новых задумках и планах.
И еще мы надеемся, что расстаемся совсем ненадолго.
«Труба в поход зовет!» И мы готовы к трудностям нашей походной, нашей боевой спортивной жизни.
Чистое ледяное поле лежит перед нами.
Новая страница нашей ледяной повести.
Еще не заполненная страница.
Мы снимаем чехлы с коньков.
Мы выезжаем на лед.
И две тонкие параллельные линии — след, оставленный «ласточкой», — как заглавная буква нового раздела нашей спортивной биографии.
| 
