Tulup.ru - Клуб любителей фигурного катания

Сложная совместимость (Токарев С.)

Страницы: 123456789101112131415   
 

Кажется, они созданы, чтобы танцевать вместе,— чемпионы мира 1975 года, серебряные призеры чемпионатов Европы, мира и Олимпиады 1976 года Ирина Моисеева и Андрей Миненков. Потому что она — воплощенное чувство, а он — воплощенный разум: идеальная спортивная совместимость. Flo эти главные свойства их натур мешали им так, как ничто другое, хотя многое другое мешало тоже.

Четыре года назад шестнадцатилетняя Ира сказала мне о партнере: «Он самоуверенный». Семнадцатилетний Андрей сурово отчеканил: «Она капризная». Спустя три года Ира сменила формулировку: «Он целеустремленный». Андрей лишь смягчил: «Она стала менее капризна».

Четыре года назад не было тренировки без ссоры и не было недели, чтобы Татьяна Анатольевна Тарасова просто не выгоняла их с катка. Сейчас это звучит забавно, но, честное слово, их нелады улаживало на специальном заседании комсомольское бюро сборной.

Неизбежные муки трудного возраста свелись к тому, что эти двое никак не могли выяснить, кто в дуэте главней, кто больше знает и понимает. И тогда совместимость казалась абсолютной и безнадежной несовместимостью: они спорили на разных языках. Ира ощущала нечто, чего не могла изложить логично, Андрею были нужны логические доводы, «ахов», «охов» и порывов он принципиально не признавал.

Теперь, вспоминая того Андрея с его показной развалистой грубоватостью, начинаешь понимать и иное. Рослый мальчик с длинными и сильными ручищами и ножищами, этакий, как теперь говорят, «акселерант», он, ка-138

жется, внутренне стыдился изысканной утонченности своего вида спорта — танцев, «танцулек». Боялся выглядеть в глазах приятелей недостаточно мужественным, излишне сентиментальным. Бравадой и иронией бронировал он себя, а Ире в танце был нужен душевный контакт, «ниточка», как она мне тогда говорила. Вот и соскальзывала эта ниточка с бесчувственного Андрюшиного панциря.

Что ж изменилось — не сразу, не чудом, не вдруг? По-моему, прежде всего изменения коснулись Андрея. Природный рационалист, он, став взрослее, ощутил вкус именно к рациональной стороне тренировочного труда. Понял, что движению предшествует мысль (или — чувство, но это по Ирининой части).

Готовя новый танец, Татьяна Анатольевна работает сначала над партией Моисеевой (партнерша — лицо дуэта). Прежде в упомянутый период времени Андрюша в основном пошучивал — прятал чехлы от чужих коньков. Нынешний студент Московского института радиотехники, электроники и автоматики Андрей Миненков стремится вывести некую математическую модель — и своей роли, и композиции в целом. Потом модель обретает реальную жизнь — в нем самом, в Андрее. Он увлечен делом танца — даже не столько искусством, сколько делом. Трудом.

И вот что удивительно — стоило ему увлечься, уйти в дело с головой, и прежние холодные умозрительные конструкции перестали сковывать его душу. Радость и печаль, тревога и нежность, умиление, если хотите,— все это было в нем, как в каждом из нас. От природы. Было и жило — под панцирем. А панцирь растаял. Андрей не стал чувствителен, нет, просто естествен.

Что до Иры, она всегда была столь же естественна, сколь и изящна. Фраза «Моисеева грациозно тонула во время сдачи норм ГТО» звучит в устах Войтюк и Кото-вой, былых Ильфа и Петрова из славной «Дуги», стенгазеты сборной, звучит даже не остротой, скорее, констатацией моиссевской непостижимости: и падает красиво, и тонет грациозно эта странная девушка-лань.

Природа... Наследственность... Гены... Нам не разобраться в том, откуда в ней тонкая и сильная чувствительность, мгновенность внутренних реакций, и нежный пыл, и благородство, и чистота в самом смелом и страстном из ее жестов на льду, Андрей в работе идет от техники к внутренней теме, она — только от темы. И в последнем их произвольном танце ей надо ощущать, что первая часть, скажем,— это свежий ветер, всколыхнувший траву, а вторая — игра а кокетство, а третья — изумленное открытие себя и партнера, а четвертая, финал,— водопад.

Она знает уже, что с утра перед соревнованиями ей надо изо всех сил себя сдерживать, не давать воли чувствам, что вечером она вспыхнет вмиг, а коль вспыхнет сейчас — перегорит.

Она знает и то, что обязательным танцам, от которых прежде плакала — от беспросветности, кажется, своего неумения,— можно научиться, и можно даже находить удовольствие в свободе, точности и синхронности хода.

«Когда у Андрея не получается, он пробует тысячу раз, когда у меня не получается, я говорю, что виноват он». Теперь, по крайней мере, она это знает и признает.

«Она» — я пишу,— «он», пока искусственно разделяя неразделимое, потому что, конечно же, не «она» и не «он», а они — тренер и они.

У Тарасовой всегда всего много. Много ошеломительных идей — не выкладок, а осенений. Много учеников, и всех она опекает щедро и шумно, не распределяя усилий: чего не умеет, того не умеет. Много страсти и много отваги в программах, которые она ставит широко, с риском, без оглядки, не боясь шишек и синяков. Много друзей, много недругов, и распахнутой искренностью своей натуры она постоянно множит число и тех, и других. Много воли, много терзаний, много волнений, которых она не умеет скрывать. Много успокоительных таблеток, которые ее не успокаивают. Голоса, смеха, гнева, жестикуляции — всего много. Нет только отдыха у этого живого перпетуум мобиле с моды ж, но несколько растрепанной прической.

Постановочной манере Тарасовой свойственна театральность—нескрываемая, распахнутая, переполненная. Она мыслит образами. Когда-то она решила давать своим программам, названия. Началось с номера Татьяны Войтюк и Вячеслава Жигалина: «Сказка для взрослых, или Четыре минуты про любовь», на чем благополучно и закончилось. Но это название годится, в общем, для всех ее танцевальных постановок: каждая немного сказка (в том смысле, в каком можно назвать гениальной сказкой «Ромео и Джульетту») и в общем для взрослых, потому что всегда — про любовь.

С этой точки зрения мы снова можем говорить об идеальной совместимости, потому что для воплощения та-расовских замыслов нет никого лучше, чем веселая и нежная Джульетта с Ленинградского проспекта, которая при всем ее кокетстве принадлежит, однако, к прекрасной девчоночьей породе «своих парней», и серьезный, но тайно лукавый Ромео со 2-го Балтийского проезда, могущий, если позарез надо, остановить троллейбус, как такси.

Но мы можем говорить и о несовместимости тоже, потому что все многочисленные распри и недоразумения'^ в этом трио проистекают от первоосновы характеров двух пылких молодых женщин — от «любишь — не любишь, плюнешь — поцелуешь»... И совместимость вносит во всю эту милую, но утомительную чепуху третий, молодой мужчина, убежденный, что любовь любовью, а дело делом.

...В дни чемпионата Европы 1975 года крупнейшая датская газета «Экстрабладет» писала о Моисеевой и Миненкове: «В их романтическом танце на льду все движения Ирины, самой красивой девушки первенства, были полны жизни. Она исполняла балет-мечту, и тем, для кого танцы на льду — это сахар, крем и шоколад, не хватило бы слов, чтобы выразить свое восхиш.ение. Публика хочет захватывающей хореографии. Она хочет идентифицировать себя с парами».

Другими словами, сопереживать.

Я спросил: «Андрей, что в ваших программах главное?»— «Наверное, то, что нужно сегодня».— «Кому?» — «Всем». — «Что именно?»

Современный юноша постучал себя пальцем по левой стороне груди.

Но все эти годы, боролись ли они за подступы к пьедесталу или за место на нем, их преследовало словечко «слишком». Слишком много эмоций, слишком много жестов, слишком мало техники — это же спортивный танец, это не балет, научитесь-ка обязательные катать...

«Слишком» стало ярлыком, и хотя Тарасова — большая упрямица, вся в отца, знаменитого хоккейного тренера, но бывало и ей несладко, и словно сами кулисы шептались: «Ничего у них не получится»...

В 1974 году на чемпионате Европы оригинальный танец Моисеевой и Миненкова вызвал сомнение некоторых судей из-за обилия волнообразных движений рук партнерши.

В 1975 году на чемпионате Европы мнения судей при опенке оригинального танца Моисеевой и Миненкова разошлись в пределах от 4,9 до 5,8. Спор был о том, соответствует ли этот танец и эта музыка канонам блюза.

У Тарасовой припухли веки — она проплакала всю ночь. Перед чемпионатом мира блюз заменили, новый поставили за неделю, Тарасова валялась в постели с жестокой ангиной, указания давала по телефону...

Но не думайте, что этот урок научил ее благоразумию. В сезоне 1976 года обязательной была румба, и вновь скрещивались копья вокруг необычной кубинской румбы «Табу», где все традиции нарушались изысканно угловатыми движениями рук партнеров, и все законы ниспровергала Моисеева своей странной, загадочной позой в финале.

Но они были вторыми — снимем же шляпы перед отвагой!

...Двенадцать лет назад девочка Ира, папа которой — военный летчик, а мама — доктор, и мальчик Андрюша из семьи инженеров начинали кататься на стадионе Юных пионеров у тренера Станиславы Лясотович. Потом их поставил в пару и научил первым танцевальным па тренер Игорь Кабанов. Вскоре, перейдя на административную работу, он привел этих двоих на ножках-палочках к тренеру Татьяне Тарасовой, которой тогда исполнился двадцать один год.

Но мы еще не упомянули всех, кому обязаны Моисеева и Миненков своими успехами. И, может быть, первые из этих людей — Людмила Пахомова и Александр Горшков. Первооткрыватели и первопроходцы.

Когда они рядом, совсем другой получается разговор. «Вам тяжело? А им не тяжело? Вам чудится, что вас не понимают, что к вам несправедливы? А к ним всегда были справедливы? Вспомните, сколько трудов стоило им отстоять свою творческую манеру, свой стиль. Вам кажется, что вы много работаете? Это только кажется. Вы знаете, сколько работают они?»

...Я вошел к ним в раздевалку в Инсбруке, и Ира тотчас пожаловалась: «А чего он мне говорит, что мы отвратительно катались?» — «Я не сказал — отвратительно, просто хода маловато». Мелко порхая ресницами, Ира твердила: «Я вышла, я хочу все видеть, настраиваюсь изо всех сил и ничего не вижу, представляете? Как-никак Олимпийские игры!» Андрей с привычной флегмой заметил: «Ну и что — Олимпийские, лед как лед, кататься надо лучше».

Вышеприведенный диалог иллюстрирует, с одной стороны, некие рецидивы несовместимости, с другой — полагаю — совместимость, единство взглядов на то, что кататься надо еще лучше.

Предела совершенствованию практически нет. Это и с позиций логики так, и с точки зрения чувств.

 
Звезды ледяной арены. Сборник. М, "Сов. Россия", 1976, 144 с.
Разделы
Звезды ледяной арены. Сборник.
Цветы триумфатора (Чайковский А.)
Поэты и романтики (Шелухин А.)
Чешский фейерверк (Шелухин А.)
Вторая высота (Шелухин А.)
Впереди идущий (Доброва Л.)
Это так здорово, когда можно отдать все (Токарев С.)
Карин Магнуссен (Доброва Л.)
Предтавитель французской школы - Ален Кальма (Шелухин А.)
Наследник Карела Дивина (Доброва Л.)
Им суждена долгая жизнь... (Доброва Л.)
Трудолюбие — его отличительная черта (Доброва Л.)
Сын капитана (Шелухин А.)
"И тогда я понял, что могу все" (Гескин В.)
Большое чудо маленькой феи (Шелухин А.)
Сложная совместимость (Токарев С.)
Вход


Имя
Пароль
 
Поиск по сайту

© Tulup 2005–2024
Время подготовки страницы: 0.017 сек.