 Познакомилась я с Людмилой Пахомовой в трудные для нее дни. Необходимо ей было срочно определиться в выборе тренера, получить его согласие, найти нового партнера. Может быть, даже заново начать изучать то, чему и так уже было посвящено более десяти лет. Мы много говорили тогда о будущем танцев на льду.
Видение ЕЕ ТАНЦА было расплывчатым, но помнится, ближние рубежи Пахомову не волновали. Я не раз вспоминала первый наш разговор, удививший меня смелостью притязаний: Пахомову интересовали только первые места, только высшие оценки. И не пугали неизвестность и трудности.
В ту пору у нас в стране, по сути дела, не было специалистов в танцах на льду. Та произвольная композиция под русскую музыку Пахомовой и Рыжкина, которая привлекла внимание на чемпионате мира 1966 года, была, так сказать, пробой сил молодого тренера Елены Чайковской — тогда Новиковой. И то, что Пахомова после окончания сезона обратилась именно к ней с просьбой о совместных тренировках, говорило о ее смелости и высокохудожественном чутье. Пахомова и Чайковская нашли друг друга не случайно. Другое дело — выбор нового партнера, неудачливого перворазрядника Саши Горшкова. Чем подкреплен был этот смелый шаг? Собственно, тогда решительность всего этого трио имела превосходную степень.
В новом творческом коллективе у каждого была своя определенная роль. Но и свой, неповторимый характер. Партнерша — человек темпераментный, вспыльчивый. Как это использовать при изучении новой техники, создании новых программ, работе над приближением к тому результату, который являлся отправным моментом при рождении коллектива, ставшего в конце концов неповторимым?! Партнер, наоборот, выдержан и терпелив. Но замкнут, самобичеватель... Вот такие психологические шарады приходилось решать Чайковской.
К чему же стремились они, наметив себе победный путь. Прежде всего — и всегда — к безукоризненному владению техникой обязательных танцев. Только в этом случае, знали они, можно приблизиться к законодателям мод— английским танцорам. Пахомова работала за двоих, но и Горшков выглядел необычайно целеустремленным.
Тренер довольно скоро выявила лучшие стороны дарования каждого в дуэте. Начался первый этап работы. Был выдвинут главный девиз — равноправие партнеров. Вероятно, это и подстегивало Горшкова, помогало ему выстоять в те особенно трудные первые месяцы Уже осенью 1966 года был взят первый рубеж, и вопреки прогнозам о бесперспективности новая танцевальная пара получила путевку в сборную команду страны.
С самого начала было решено, что Пахомова и Горшков никогда не повторят движения, шаги, повороты, исполняемые другими танцорами. Только свое.
Создание нового направления в танцах, борьба за первенство сначала внутри страны, а затем и на мировой арене потребовали совершенно иной — качественно и количественно— работы. Поиски приходилось вести на грани риска. Часто их не понимали. Часто отрицали то, что они уже успели сделать. Но они не сдавались. Возможно, эта твердость позиции помогла им уверенно идти по пути к олимпийскому чемпионскому титулу.
Прошел всего один сезон после их дебюта, как они оказались в поле зрения представителей большого балета. В 1968 году известный танцовщик, заслуженный артист РСФСР В. Тихонов писал: «Людмила Пахомова и Александр Горшков показали программу такой законченности, такой умной и смелой композиции, такой во многом неожиданной трактовки привычных па, наконец, такого технического блеска, артистизма, темперамента, что, кажется, оценки зрителей, и телезрителей в том числе, на сей раз куда более правильны, чем оценки судей».
У Чайковской, Пахомовой и Горшкова за плечами было уже два года беспрерывной, интенсивной работы.
Вырабатывался свой стиль, основанный на очень сложной технике и техническом равенстве партнеров, создавались сложнейшие элементы. Все трое были полны сил, все стороны треугольника были спаяны между собой сверхнадежно. И в этом единстве замыслов, в этой слитности характеров можно было уже тогда угадать будущую стремительную динамику роста, будущий успех пары.
Но переход на новую орбиту всегда сложен. И прежде чем перейти на нее, кроме дополнительного физического усилия, конечно, требуется точный расчет всех слагаемых успеха. Чайковская, Пахомова и Горшков всю эту работу выполнили.
Премьера нового танца всегда ожидалась ими с замиранием души. И в этом вполне объяснимом волнении были и свои особые нотки: новинки всегда встречают настороженно, а смену стиля и подавно. Тяжелее всего мириться с непониманием.
В 1969 году была создана программа, включающая три танцевальные миниатюры. Первые две, сопровождающиеся традиционной, хотя и сложной эстрадной музыкой, сомнений не вызвали. Зато третья — отрывок из «Озорных частушек» Родиона Щедрина — произвела удивительное впечатление. В удалом, разнообразном по ритму музыкальном отрезке был свой характер, неповторимый шарм, соответствующий танцевальному амплуа Пахомовой. Этого не заметили, более того: никакого быстрого темпа, никаких новинок и т. п. Но именно в этой, третьей части и видели они зародыш будущего танца на льду. Первый же международный старт доказал их правоту. На чемпионате Европы 1969 года Пахомова и Горшков — бронзовые, а через месяц на чемпионате мира — серебряные призеры. Подчеркну при этом, что в те времена в составе судейских бригад еще не было советских судей.
На чемпионате Европы в Гармиш-Партенкирхене я разговаривала с руководителем технического комитета ИСУ по танцам Лоуренсом Деми. Его оценки танцевальным парам были чрезвычайно высокими. Наивысшие, конечно, достались чемпионам Таулер и Форду, но именно с Пахомовой, сказал он тогда, связывает он свои надежды добыть место в олимпийской программе для танцев. И главным образом за счет того, что Пахомова и Горшков несут с собой новое направление в танцах, выразительное и чрезвычайно спортивное. И если остальные пары пойдут сходными путями, олимпийский комитет не сможет устоять перед таким натиском.
Напомню, что спортивные танцы на льду при всей их привлекательности долгое время считались чуть л;) не незаконнорожденным дитем фигурного катания. Чемпионские звания на европейских и мировых турнирах здесь стали разыгрываться только в начале пятидесятых годов. И это при том, что звания чемпионов мира и Европы в одиночном катании впервые были присуждены еще в конце прошлого столетия. А о включении танцев в программу олимпиад вообще и речи старались не заводить.
Во время Белой олимпиады в Гренобле впервые были организованы показательные выступления сильнейших пар мира, чтобы члены МОК сами смогли убедиться в привлекательности танцев.
Я видела во время Олимпиады в Гренобле олимпийский смотр танцев на льду. Кроме чемпионов мира Дианы Таулер и Бернарда Форда выступали другие ведущие танцевальные пары, Пахомовой и Горшкову — пятое место на первенстве Европы 1968 года обеспечивало персональное приглашение. Однако вне борьбы, вне конкуренции, простая демонстрация оригинальных танцев и произвольных программ не очень сильно впечатляла. Мнение большинства членов МОК было таковым: танцы не стали еще на уровень других видов фигурного катания, их техника не слишком высока...
Многие годы стиль танцев на льду не подвергался каким-либо изменениям, конечно, чемпионы вносили что-то новое, но арсенал элементов рос медленно. На мой взгляд, именно это обстоятельство обеспечивало английским танцорам — изобретателям обязательных танцев — неизменное преимущество. И вот в 1968 году был введен в программу соревнований оригинальный танец.
Танец, составленный по принципу обязательного танца, но сугубо индивидуальный.
Танец, составленный каждой парой для себя.
Вначале можно было выбирать любой ритм, любой танец. А затем решено было, что ежегодно комитет по танцам ИСУ будет предлагать определенную тему, скажем, в этом году полька, а на следующий самба, вальс или, скажем, танго.
Так вот именно тогда, еще на заре оригинального танца, впервые подумалось: если есть в программе обязательных танцев венский или вестминстерский вальсы, если есть аргентинское танго, то почему бы рано или поздно не попасть в о;бойму обязательных танцев сугубо русскому танцу? Два вальса, которые были представлены в свое время Пахомовой и Горшковым (первый — «Березка», второй на музыку А. Хачатуряна к «Маскараду»), к сожалению, не остались в качестве обязательных. К сожалению, потому, что русский вальс знаменит не менее, скажем, венского...
Оригинальные танцы, созданные Чайковской для Пахомовой и Горшкова, получали неизменно очень высокие оценки. Превосходной была самба-72, всем запомнился сложнейший и сверхэмоциональный вальс на музыку Хачатуряна. Кстати сказать, музыку для оригинального танца иногда найти тяжелее, чем для произвольного. Кажется, все очень просто: вальс, танго, полька — сколько их создано! Но ведь для данной пары нужен только один, их танец, их мелодия, неповторимая и оригинальная. В свое .время композитор Владимир Блок специально написал для Пахомовой и Горшкова польку. А самбу вообще пришлось везти из Бразилии...
Подробнее остановлюсь на оригинальном танце 1974 года. Выбор музыки -был предопределен — никто не сомневался, что Пахомо'ва, Горшков и Чайковская остановятся на знаменитом «Жалюзи», которое уже было использовано ими в произвольной программе 1972 года. Такое мнение им льстило, поскольку пришло ощущение уверенности в том, что мир танцев на льду понимает замыслы чемпионов и их тренера. Но, с другой стороны, так сразу «сдаваться» не хотелось. И опять прослушивались сотни различных танго, вплоть до самых старинных, до тех, которые так блистательно исполнял Рудоль-фо Валентине.
И все-таки остановились на «Жалюзи». Эмоциональная взвинченность, внезапная смена темпа, тонкая мелодия позволили создать танец чрезвычайно сложный, эффектный. И вот на чемпионате Европы на каждой тренировке Пахомовой и Горшкова присутствуют члены технического комитета по танцам ИСУ и в конце концов после соревнований предлагают прислать описание танго, чтобы затем включить его в список обязательных танцев.
Мечта Елены, Милы и Саши, очевидно, сбудется, и день, когда танцоры всего мира будут исполнять танго, созданное в Советском Союзе, уже совсем близок!..
Надо сказать, что столь пристальное%нимание и «закрытое» признание мастерства Пахомовой и Горшкова со стороны специалистов вполне объяснимо. Это, разумеется, должно было придавать уверенности в том поиске, который вели новаторы на протяжении десяти лет. Ну, а признание многомиллионной аудитории, когда стали приходить любители фигурного катания во дворцы спорта «на Пахомову»?!
Фигурное катание давно уже перестало быть камерным видом спорта. Показательные выступления фигуристов собирают многомиллионные аудитории. Каковыми же были задачи, вероятно, стоявшие прежде всего перед тренером при .создании еще и стиля показательных танцев для Пахомовой и Горшкова?
Первым таким танцем 'была «Кумпарсита». Сейчас показательных танцев у них множество, и мелодии к ним более современны, последний танец вообще воплощение современной музыкальной формы, подход и задачи тоже иные. Однако если бы они захотели сейчас отказаться от «Кумпарситы», сделать это невозможно. Каждый раз на показательных выступлениях из зала слышится неизменное: «Кумпарситу!»
Не случайно, думается мне, танго в творчестве Чайковской имеет такую долгую жизнь, ибо «Кумпарсита* -имела свое продолжение в программах 1971 и 1973 годов.
Не случайно в сезоне, принесшем Пахомовой и Горшкову еще и олимпийскую славу, это классическое танго «прошагало» почти по всем европейским ледовым аудиториям. Однако вернемся к сути показательного танца. Беседуя с Еленой Чайковской, я попросила ее рассказать о его сущности.
— Во-первых,— сказала она,—он максимально приближает спортсмена к искусству, потому что дает огромные возможности для самовыражения, для создания поистине художественных образов. Естественно, приходится искать и новые выразительные средства, старых запасов фигурного катания не хватает. Во-вторых, показательный танец идет параллельно, а иногда и обгоняет в чем-то произвольные спортивные программы. В нем имеют право на существование технические приемы, которые на сегодняшний день запрещены во время соревнований.
Это помогает обогащать запас движений, развивать фантазию спортсменов.
Конечно, можно придерживаться той точки зрения, что показательные программы лишь вспомогательные для спортсмена, что их могут заменить отрывки из произвольных программ, слегка видоизмененные, подогнанные под другую музыку. Те тренеры и спортсмены, которые считают, что в показательных танцах необходимо тренировать сложные элементы произвольной программы, создают на различную музыку лишь похожие одна на другую композиции. Естественно, без высочайшей техники невозможно создать действительно ценный показательный танец. Поэтому многие спортсмены берут для показательных выступлений отрывки из своих спортивных программ, ввиду ограниченности элементов. Мои спортсмены знают, что при работе над новым показательным танцем им придется затратить не меньше сил творческих и физических, чем при составлении и работе над новой произвольной программой. Ибо зрители оценивают каждый выход на ледяную сцену уже не полумерами, а полной мерой. Мерой искусства.
Рождение каждого нового произвольного танца проходило через мучительные поиски музыки. Прослушивались сотни мелодий, пока приходило решение. Произвольный танец 1970 года принес множество творческих находок, с точки зрения постановки танца и музыкальной композиции. Найдено было много поддержек, нетрадиционным, неожиданным была смена направления движений, увеличилась скорость и филигранность шагов. Совершенно по-новому зазвучали Бетховен, Монюшко, Шопен. В танце играло все — тело, руки, глаза.
Оценки признанных специалистов были очень высоки. Эрик Соокуп — арбитр из Чехословакии — сказал, что новый танец Пахомовой и Горшкова поражает феноменальной сложностью. Что эта пара открывает новый путь танцам на льду...
«То, что вы показали, сверхпрогресс!» — сказал Пахомовой, Горшкову и Чайковской один из руководителей Международного союза конькобежцев.
Эта фраза была произнесена после того, как наши танцоры впервые на первенстве в Любляне стали чемпионами мира. Победа досталась нелегко: преимущество перед американскими танцорами Швомейер — Сладки дал им голос лишь одного судьи. А ведь за несколько недель до первенства мира на чемпионате Европы в Ленинграде Мила и Саша победили всех с подавляющим преимуществом, их превосходство, новизна программы, ее сложность, оригинальность вызывали восторг.
Что же случилось в Любляне? Почему вдруг стали вырастать на пути у Пахомовой и Горшкова труднопреодолимые препятствия?
Ответить на эти вопросы сразу было нелегко. Требовалось время, чтобы еще и еще раз проанализировать ситуацию. Требовалось время, чтобы некоторые тенденции, существовавшие в спортивных танцах на льду, а вернее, в среде зарубежных специалистов стали очевидными. Во фразе о «сверхпрогрессе» был, думается, особый смысл. Действительно, Пахомова и Горшков предлагали миру спортивных танцев на льду новые сверхсложные технические и постановочные решения, которые не под силу были пока никому другому. И настолько далеко ушли чемпионы вперед, что надо, оказывается, притормозить их, создать искусственно напряженность борьбы.
Вот и пришлось им еще два года вести сложнейшую борьбу, предлагая все новые и новые доказательства своей правоты. Я видела чемпионат мира в Лионе, видела, как пытались задержать победный шаг Пахомовой и Горшкова и как безупречно достигали они своей цели.
И лишь один раз — на чемпионате Европы 1972 года—впереди оказались западногерманские фигуристы брат и сестра Бук. Прошло немногим более месяца, и на мировом чемпионате с большим преимуществом победили Пахомова и Горшков. Эрих Бук на пресс-конференции тогда сказал: «Они просто-напросто нас выпороли. Они нас проучили...»
А ведь победа в Калгари потребовала огромных дополнительных усилий, и не только потому, что Пахомова и Горшков были в роли отыгрывающихся...
Это случилось после того, как были выполнены обязательные танцы. Днем Мила и Саша пообедали вместе с другими фигуристами в ресторане гостиницы, где жили участники чемпионата. После этого они отправились отдыхать. К вечеру ребята вынуждены были остаться в кроватях. Температура у обоих была под сорок. Рвота — через каждые пять минут.
Срочно был вызван врач команды, а затем еще и канадский. Диагноз: сильное отравление (при этом никто из сидевших с Милой и Сашей за столом не пострадал)'. Сутки врачи сбивали температуру. Были пропущены очередные тренировки. Вялость и слабость — сильнейшие. На последней тренировке Мила и Саша лишь слегка проверили самые сложные элементы, сохраняя остаток сил для решающего выхода на лед.
И они станцевали так, что ни один из 15 тысяч зрителей не догадался, через какой кризис прошли накануне Пахомова и Горшков. Кстати сказать, эта история так и не была впоследствии обнародована, о ней знают всего несколько человек. Мила с Сашей и Елена не любят репортажей с мелодраматическими «охами» и «ахами». Рассказано теперь это главным образом для того, чтобы напомнить: иной раз победа зависит от диких случайностей, предусмотреть которые просто невозможно. Пожалуй, в этом особая сложность для всех спортсменов вообще. Год тренируешься, два раза в день приезжаешь на каток, готовишь музыку, новые программы, новые па, и вдруг весь этот огромный труд тренера и спортсменов— на самом краю пропасти. И только невероятное усилие способно удержать от срыва, от падения. Невероятное усилие, которое вбирает в себя все, что есть и у спортсменов,и у тренеров! Как Чайковская работает?
Как создает она для Пахомовой и Горшкова программы?
Словом, как выдумывает она такие незабываемые танцы?
Подобные вопросы задавались мне не раз. И ответить на них трудно. И прежде всего потому, что вся ее работа не укладывается в рамки — и привычного, и непривычного. Часто я вместе с ней слушала музыку в дни подготовки новых программ, посещала вместе с ней спектакли знаменитых балетных и танцевальных трупп. И ловила себя на мысли: а что она сейчас слышит, что видит, как аккумулирует, как будет воспроизводить... Знаю хорошо, как тонко чувствует она подлинное творчество, а вот как сама творит... Нет, это надо чувствовать, словами не передашь.
Я много видела их в работе. Видела во время чемпионата мира в Любляне, когда Людмила и Александр сделали последнее па и ждали показаний электрического табло.
Видела множество тренировок, когда их танцевальные программы только-только начинали зарождаться, и вот теперь им суждено стать частью истории фигурного катания... Словом, в течение десяти лет я видела Лену, Милу и Сашу совсем рядом так часто, что они стали для меня близкими людьми. Мне вспоминается одна из двух самых обычных их тренировок. На «Кристалле» в Лужниках было холодно и неуютно. Лампы дневного света заставляли лед отблескивать синим пламенем. Музыка звучала не очень внятно — ребристый потолок ухудшает акустику. Но то, что создавали эти трое, заставило меня увидеть новые черты их спортивного и творческого облика.
Тогда меня особенно волновало, что же чувствуют чемпионы — Пахомова и Горшков выиграли первенство Европы 1970 года,— когда, наконец, пришла победа?
Усталость? Разочарование? Опустошенность?
Радость — это само собой разумеется. Но ведь не она одна сопутствует спортсменам в эти дни. Проходит радость победы, что остается?
После победы в Любляне была и опустошенность, и непривычная легкость, и даже чрезмерное спокойствие, свидетельствующее о том, что в борьбу были вложены все силы. Но так длилось недолго. Ровно столько, чтобы, отдохнув, постараться возвратить себе то рабочее настроение, которое всегда было в Миле и Саше, пока они выступали в роли догоняющих.
Многие недели потратили они, чтобы осмыслить суть новых процессов в танцах на льду. Так что прояснение предстоящего пути, выбор направления для дальнейших поисков были нелегкими: на чемпионов ведь равняются, чемпионы определяют моду, именно они ведут за собой новое поколение молодых талантов. И уже одно это повышает требовательность и не даст покоя ни на день.
Еще не стали Пахомова и Горшков чемпионами, а уже в программах многих танцевальных пар стали просматриваться те элементы, которые принесли они в мир танца на льду. Может быть, наиболее заметным оказался так называемый «круг». Этой технической новинкой мы любовались не раз. Рисунок, оставляемый танцорами на льду, напоминает школьные вычерчивания циркулем—круг, а в нем замысловато разложены лепестки. Ежегодно Пахомова и Горшков представляли зрителям свои модификации «круга» — если в «Озорных частушках» он был чуть-чуть кокетливым и действительно озорным, то в следующей произвольной программе «круг» подчинен лихому и сложному фортепьянному решению от первого аккорда до последнего.
Многие танцоры копировали «круг», вставляя его в программы, где он — и это естественно — не имел смысловой нагрузки и нарушал весь танец.
И_вот я вижу новый «круг» в повой программе Пахо-мовой и Горшкова, и выглядит он так, будто только что изобретен,— свежо и оригинально. А все потому, что прежняя конструкция обрела тот колорит, что достигается подчеркнутой характерностью движений. Кто разгадает суть конструкции, тому будет легче понять, что же принесли в танцы наши чемпионы.
Всякий раз, наблюдая Чайковскую и ее воспитанников в межсезонье, я убеждалась, что это замечательное трио страдает просто-таки неутолимой творческой жаждой. Сезон заканчивается, и сразу же начинаются поиски новой музыки. Они всегда были трудными и с каждым годом становились все труднее. Создав новую программу, иногда, как они признавались мне, думали- «Лучше этого ничего быть не может. Просто становится страшно что делать в следующем сезоне?» И пи разу у них не мелькала мысль о том, что можно годик-другой спокойно продержаться на старых запасах.
Так было и на этот раз. Уже в мае 1970 года ста аи искать новую музыку. Разница была лишь в том что музыкальная программа в течение двух месяцев менялась трижды. Пока не был выбран окончательный вариант Пока не был найден тот вариант, который открывал широкую дорогу новому подходу к танцевальному сюжету В новом танце — три коротких сюжета. Может, в этом — новинка?
Нет. И раньше (скажем, два года назад) Пахомова и Юршков показывали танец, в котором были как бч три отдельные новеллы, каждая по-своему оттеняюшая их понимание танца.
В новом танце-бурное начало и не менее бурный финал.
Может, в этом — новинка?
Тоже нет.
В предельно быстром темпе Пахомова и Горшков начинали все свои танцы. А в еще более быстром их заканчивали. И когда в поисках танца-71 захотели они в начале показать вальс, конструкция оказалась явно не той и нее пришлось отказаться. (А ведь именно транскрипция на льду вальса, старинного русского вальса «Березка», подключила судейские бригады уже к току другого напряжения еще на первенствах Европы и мира 1968 года.)
Но в чем же все-таки отличие сегодняшнего произвольного танца от предыдущих?
Я много раз прослушиваю музыку, прежде чем начинаю исследовать характер движений. Проделываю в чем-то путь, повторяющий рабочий путь самих фигуристов.
Начало бравурное. Радостное. Загадок нет — есть радость победы, которая достигнута, есть нечто почета, который совершаешь После того, как на самый верх пьедестала.
Легкость и раскованность танцевального виртуозные повороты, сложнейшие па еще раз должны свидетельствовать о том, что перед нами чемпионы, что их понимание танца, их техника —лучшие в мире!
Но вот переход в новое качество. В новую мелодию.
Танго.
Публика во время показательных выступлений неизменно кричит Пахомовой и Горшкову: «Танго, станцуйте танго!»
Танго — это «Кумпарсита», классическая мелодия, известная, пожалуй, чуть ли не больше всех своих остальных сестер по этому ритму.
Летом 1970 года, когда был уже завоеван чемпионский титул, решено было, однако, модернизировать и показательное танго. И это несмотря на то, что шли поиски нового варианта произвольной программы, и времени оставалось немного, и каждая минута тренировки была такой насыщенной!
Но танго в произвольной программе — это вообще совершенно новое танго. В нем не было ничего от «Кум-парситы» — любимой и близкой. Это и придавало танцу новый интерес.
Увидев вторую часть произвольной программы, я ловлю себя на мысли, что это танго должно быть именно таким — и никаким другим. И в этой необычайной силе убеждений, скрытой в танце, главное его достоинство.
А вот — заключительная часть программы...
Написав эту фразу, я вижу, что вступаю в полное противоречие с замыслом ее авторов. Конечно же, жгучий пасодобль — не завершение программы! Вообще в этом танце нет завершения в общепринятом для танцев на льду смысле. Пасодобль — зовущий, крылатый, пропитанный неиссякаемым темпераментом — выглядит прежде всего прологом к новым танцам, к новым сражениям, к новым творческим достижениям.
Возможно, кто-нибудь из зрителей воспринимал в целом эту произвольную программу как-нибудь иначе. Но и любой танец каждый зритель воспринимает по-разному. Не претендуя на право обладания истиной в последней инстанции, я после тренировки начинаю расспрашивать и тренера, и чемпионов о том, что они хотели сказать в новом танце, и с радостью убеждаюсь, что не ошиблась, что мои ощущения были в общем верны. Впрочем, и сами фигуристы, и тренер остаются довольны: их замысел воспринят так, как был задуман и решен... Пахомова и Горшков тысячи раз повторяют самые сложные и самые простые элементы. В роли партнера иногда выступает тренер. В особенности когда надо показать ошибку. Удивительно точно подчеркивает она характер просчета. Обычно после утрированной позы и меткого сравнения — всеобщий смех, улыбки. И сразу как-то легче начинают двигаться ноги, и сразу быстрее идет работа.
Я это рассказываю к тому, что партнеры осваивают движения не одинаково. Саше, скажем, на это требуется больше времени, чем Миле, но зато он, почувствовав движение, заучивает его навсегда. Регулирование нормального рабочего процесса в этот момент — едва ли не самое важное.
И идет оно великолепно.
В начале тренировки спортсмены одеты в свитеры^ на катке ведь холодно. Но минут через пятнадцать-два-дцать — долой лишнюю одежду. Жарко. И так каждый день...
Фигурное катание... Сейчас оно привлекает к себе миллионы людей. Лучи прожекторов на ледяной арене высвечивают нам каждый шаг знаменитых и не очень знаменитых фигуристов. Но зрелище, открытое миллионам глаз, еще не самое главное, не самое важное в этом виде спорта. Как и в гимнастике, в фигурном катании самое высокое наслаждение — и самим спортсменам, и тем немногочисленным зрителям (в большинстве своем это специалисты, которым всегда открыт вход на каток) —'Доставляют тренировки. Скажи мне, как ты тренируешься, и я скажу, какой ты спортсмен. Вот почему я специально рассказываю об этой тренировке чемпионов и о том, что ей сопутствовало.
Нелосвещенному болельщику может показаться, что танец — дело легкое. В самом деле: завел себе музыку и начинай выкидывать коленца, импровизировать и сочинять на ходу. Но в спорте такого не бывает. А в танцах на льду, где требуется удивительная синхронность и точность каждого шага, вообще нет места экспромту. Все заучено намертво на тренировках. И только уверенность в том, что каждый шаг абсолютно надежен, дает затем возможность и улыбнуться вовремя, и эффектный жест сделать еще и естественным.
Чайковская, Пахомова и Горшков, создавая свой мир танца на льду, постепенно приближались к заветным вершинам. Каждое новое танцевальное решение было как бы соответствием гипотезы, что и танцы достойны места под олимпийским солнцем и что повести за собой танцоров должны именно они, имеющие в своем распоряжении все богатства русского и советского танцевального искусства.
На чемпионате мира 1973 года в Братиславе Пахомова и Горшков получают невиданное для танцоров количество шестерок — 6. Произвольная программа, принесшая самые высокие оценки, была сохранена и на следующий сезон (впервые за все годы существования пары), но это не признак застоя или спада, а желание самое совершенное свое творение донести до как можно более широкого круга зрителей. На этот раз количество шестерок стало еще большим. На чемпионате Европы в Загребе — 10!
По общему мнению всех знатоков танцев на льду, разрыв между чемпионами и остальными призерами никогда еще за всю историю не был таким разительным. И не только в произвольном танце, но и в обязательных, оригинальном...
Надежда приблизить олимпийское будущее танцев на льду была особенно желанной. Надо ли говорить о том, какие чувства испытывали Чайко-вская, Пахомова и Горшков, когда узнали, что танцы приняты в олимпийскую семью!
Но за год до олимпиады произошло то, что могло перечеркнуть все планы лидеров спортивных танцев на льду. Тяжелая и неожиданная болезнь Горшкова, операция, происшедшая накануне мирового чемпионата в Колорадо-Спрингс. Остается наша лучшая пара в Москве, команда уезжает без них.
В те минуты, когда Горшкова укладывали в больницу, он бодрился, утверждал, что все это ни к чему, что уже на следующий день он сможет выйти на тренировку. Однако врачи в клинике МПС, куда его уложили, думали совершенно иначе. «Будет чудом, если Горшков сможет встать на коньки, ну, месяцев так через пять или через четыре. Раньше — ни за что. У нас такие больные месяца два пластом лежат, да потом еще месяца два в санатории, на свежем воздухе сил набираются...»
Операция на легком была проделана блистательно. Но прогнозы по-прежнему были неутешительными. «Подымется не скоро. На лед выходить только через несколько месяцев...»
Чемпионат начинался через три недели, и, конечно, ни о каком выступлении речь идти не могла. Все это мы знали со слов врачей. Конечно, иногда медицина может творить чудеса, но ведь нашему больному надо выходить на лед, выдерживать огромные нагрузки!
Однако Горшков начал с восстановительной гимнастики, и врачи стали потихоньку менять свою точку зрения.
— У Горшкова удивительный организм. Тренированность и воля — огромные. Мы не знали еще таких темпов выздоровления... Он просто рекордсмен — иного слова и не подберешь!
Пока врачи удивлялись, поражались, Горшков начал готовить себя к выходу на лед настолько интенсивно, что вскоре утренние гимнастические зарядки стали напоминать уже тренировки. Больные сходились посмотреть на это чудо, они черпали в наглядном примере новые источники сил и для себя и приговаривали: «Да, чемпионами случайно не становятся. Вот они какие, люди, которыми мы любуемся на экранах телевизоров!»
Он все-таки вышел на лед. Вышел всего через две недели после операции. Хирурги не могли устоять перед ним. Я не сомневаюсь, что и они тоже с невероятным интересом наблюдали за экспериментом, который ставила спортивная жизнь и который для них тоже мог дать новые ориентиры.
Мне удалось побывать в эти дни на его тренировках. Удивительное дело, я не раз и не два ловила себя на мысли, что не могу относиться к Горшкову как к человеку больному, только что перенесшему операцию. Почему? Трудно ответить сразу. Но, очевидно, в первую очередь потому, что сам Саша не относился к себе как к человеку больному. Ни одним жестом, ни одним дыханием старался он не показать, какие муки испытывает от первых шагов на льду. От первых поворотов. От первых поддержек. Когда жестокая боль от еще не заживших до конца швов отдается во всем теле. И дыхание прерывается, и сердце готово выскочить из груди. И еще кружится голова, и слабость вдруг возникает необыкновенная: крови ведь было потеряно литры!!
Горшков никогда не был нытиком. Многие годы он привык бороться за себя, за свою пару, за свой стиль и понимание танца. Он привык стоять до конца без жалоб и стонов. Нет, он не супермен, боль и сомнения приходят к нему, как и ко всем остальным. Но когда они все-таки приходят, он просто закрывает все «ставни» и в поединке один на один старается одолеть неумолимого противника. И он победил его в очередной раз!
Пахомова и Горшков все-таки приехали на чемпионат мира в Колорадо-Спрингс. Выступать там им не удалось. Но в конце чемпионата спортсмены, тренеры и судьи устроили им овацию, когда они продемонстрировали для них свой оригинальный танец — танго «Романтика», который вводился в разряд обязательных. И после чемпионата они со всеми сильнейшими фигуристами мира отправились в турне по городам США и Канады на показательные выступления.
Для чего это нужно было спортсмену, который едва оправился от болезни? Если уж в соревнованиях не участвуешь, то не лучше ли тщательно долечиться до конца?
— Для меня лучшее лекарство — тренировки, музыка, танец. Именно они мои лекарства. Я забыл о перенесенной операции. Я тренировался так, как будто ее и не было. И еще я не мог не думать об олимпиаде: ведь столько лет мы стремились к ней. Разве это тоже не лекарство!
Каждое новое выступление прибавляло сил. К концу турне Горшков полностью восстановил свой боевой потенциал. После короткого отдыха Чайковская могла приступить к созданию новых программ для Пахомовой и Горшкова...
В канун олимпийского сезона, отвечая на многочисленные письма поклонников, Мила и Саша рассказывали о возвращении на лед, о подготовке к новым спортивным баталиям.
Горшков. Весной мы участвовали в показательных выступлениях — это во многом помогло быстрее возвратиться в строй. Летом мы тренировались на Кавказе: горный воздух, горнолыжный спорт восстановили работу легких, позволили перейти к интенсивным тренировкам. Дважды в день мы тренируемся на льду, кроме того, занимаемся в зале хореографией.
Сезон этот для нас необычный — ведь мы впервые будем участвовать в Олимпийских играх. И оказался он очень плодотворным. У нас новый произвольный танец, какого еще не было! Новизна оригинального танца подразумевается сама собой — в этом сезоне это румба. У нас к тому же еще и новый танец для показательных выступлений.
Пахомова. Готовя олимпийскую программу, мы понимали, что она должна быть основана на всех тех технических достижениях, которые осуществлялись нами в предыдущие годы. Каких же критериев придерживались мы, создавая ее? Главное: сохранение высокой техники, танцевальное™, желание сделать сложный танец доступным для понимания каждого зрителя. Мы с тренером создали танец, непохожий на наши предыдущие танцы. Но это не было погоней за новинками ради новинок. Нами руководило желание показать в олимпийской программе необъятные возможности и горизонты спортивного танца на льду, неисчерпаемость его резервов. Нам хотелось показать молодым танцорам, следующим за нами, широту и перспективность спортивного танца. Показать, в каком ключе они могут вести поиск новых нюансов в танцах на льду. Много недель провели мы с тренером, прослушивая музыку и конструируя новый танец. Не жалея времени и сил, заставляли себя продвигаться вперед и вперед. Не позволяли себе остановиться и тогда, когда решение могло увести нас на старые рельсы. Мы не давали себе поблажек и, наконец, создали такую программу, которая от первого и до последнего шага отличается ото всех ранее созданных нами программ.
Горшков. Первые две части нового произвольного танца — на современные танцевальные мелодии. В них есть необходимая для нас «перчинка» и полным-полно деталей, что находят в нас радостный отклик.
Две заключительные части—под музыку испанского танца. Попытки перенести мотивы испанского танца на лед предпринимались нами и ранее. Но, с точки зрения нашего тренера, поиски эти были довольно ограниченными: два-три колоритных штриха, а в остальном обычный набор шагов и подсечек. Теперь мы хотели сделать танец, в котором была бы вся гамма красок испанского танца. Сегодня мы уже не сомневаемся, что работа нашего трио удалась.
Пахомова. При создании нового танца всеми нами владело удивительно праздничное настроение. Каждое придуманное тренером хореографическое решение нам хотелось воспроизвести немедленно. И все у нас получилось. Я вообще люблю, когда нужно учить новое. И чтобы было трудно. Тогда мне интересно...
Последние точки над «и» в олимпийском танце были поставлены в конце лета в Киеве. Шла обычная тренировка. Три части олимпийской программы Пахомова и Горшков танцевали уже почти в полную силу. Оставались финальные шаги в самой сложной части — на музыку (а еще точнее — почти на чистый ритм) испанских «Ципатеад». В русском танце им есть аналог — чечетка. Надеюсь, сразу понятно, как трудно такие танцевальные шаги перенести на лед, тем более что вообще испанскому шагу свойствен поперечный ход, а сама конструкция конька сделать такой ход не дает никакой возможности.
День проходил за днем, а последние самые стремительные, самые эффектные шаги — заключительный аккорд— так и не приходили на лед. Рассказывают, что Чайковская впитывала музыку, как губка. Она всю гостиницу заполнила своей «Испанией». Как эхо долетали звуки «Ципатеад» из комнаты Пахомовой и Горшкова. Все трое привыкали к музыке, искали в себе отклик на нее. И когда Чайковская показала новые шаги, они были приняты и поняты немедленно!
Почему же танцы первых олимпийских чемпионов производят такое колоссальное впечатление? Почему кажется, что ни одной поправки, ни одного жеста нельзя внести в них, чтобы не выглядели эти поправки, эти жесты фальшивыми? В чем секрет этого органического единства, цельности?
Во-первых, у чемпионов всегда есть «своя музыка».
Во-вторых, именно на данную, конкретную их музыку созданы па, которые наиболее точно соответствуют се методике и ритму.
В-третьих, и музыка, и движения соответствуют «параметрам чемпионского таланта», их технике, их чувствам и характерам; соответствуют тому пониманию спортивного танца на льду, которое есть у тренера, с его видением мира, чувством музыки и сцены, его творческим темпераментом.
Это триединство и делает танцы олимпийских чемпионов такими законченными, цельными.
Описывать танец дело, прямо скажу, абсолютно неблагодарное. Описывать танец, который принес в Инсбруке золотые медали,— дело неблагодарное вдвойне. Ибо он соткан из тончайших и невероятно сложных движений, создающих и у самих исполнителей, и у зрителей особую эмоциональную настроенность. Как передать эту настроенность на словах — совершенно непонятно. Могу лишь отметить одно: события назревают постепенно, и пика, кульминации танец достигает в испанской части.
Ранее даже представить, что можно создать такую часть, было трудно. Конечно, многие фигуристы использовали испанские мелодии, но в основном сохраняли привычные, стандартные шаги и добивались необходимого колорита за счет нескольких характерных движений рук. Этого для чемпионов и их тренера было мало. На такой танец они пойти не могли. Испанский танец должен был жить на льду своей естественной жизнью.
И он ею зажил, когда были найдены «испанские ледовые шаги», которые, повторяю, из-за техники конька ранее считались абсолютно невыполнимыми. Отсюда и появилась цельность танца. Отсюда и его накал, передающийся зрителям. Отсюда его неповторимость. Он и ориентир для следующих поколений танцоров, которым тоже захочется создать свои неповторимые танцы.
Кстати, с испанским шагом связан и оригинальный танец олимпийского сезона — румба. Музыку нашли быстро: в ней был темперамент и запоминающаяся мелодия, и та смена оттенков, которая помогает находить оригинальные, свежие решения. Но как сделать танец, а не набор шагов под музыку? Короче, как вдохнуть жизнь в танец?
Требовалась помощь. И она пришла со стороны кубинской балерины Лойпо Араухо. Несколько вечеров она показывала самые характерные, узловые движения подлинно народной румбы.
И в конце концов шаг для румбы на льду был найден настолько необычный и вместе с тем настолько характерный, что музыка, кажется, могла бы уже и не звучать: она была в самом движении.
После олимпийского проката румбы к Пахомовой и Горшкову подошел председатель технического комитета Международного союза конькобежцев Деми. Поздравил наших чемпионов:
— Румба восхитительна. Это настоящая румба, такой еще на льду не было. Вы зажигаете всех. Очень прошу срочно прислать полное описание танца, музыку и фото основных ее деталей...
Не исключено, что вскоре в обязательной программе танцев появится рядом с танго «Романтика» и румба «Майами-Бич», которую Пахомова и Горшков танцевали в олимпийском сезоне.
Много можно говорить о гармонии их танцев. Но, вероятно, мнение постановщика этих замечательных программ будет услышать интереснее. И, рассказывая о сложности танцев первых олимпийских чемпионов, Чайковская дала более чем исчерпывающий ответ:
— Наше главное новаторство в области постановки спортивного танца заключается не только в том, что мы этот танец сделали образным, цельным по мысли, глубоко органичным, но и в том, что мы совершенно по-иному взглянули на роль элементов в танце и связок между ними. И не только взглянули, но и полностью эту роль изменили.
Как было раньше и порой еще и сейчас встречается у некоторых танцевальных пар? Вся программа состоит из элементов (скажем, поддержек) и набора часто случайных шагов между ними, кое-как связывающих отдельные части танца между собой. Иногда даже становилось непонятным, почему взят такой элемент, а не другой? Почему подход к нему осуществляется с помощью этих шагов, а не других?
У нас связки несут такую же смысловую нагрузку, как и все остальные элементы танца. Они выполнены в характере танца и являются его неотъемлемой частью.
Почему все время говорят, что у Пахомовой и Горшкова сверхсложные программы? Да потому, что нет у них разрозненных элементов, связанных примитивными шагами. Теперь трудно сказать, где связка — обычное соединение, а где — элемент. Все это и дает невиданную ни у кого сложность танцевальных программ чемпионов.
Мы к этому шли многие годы. Мы с этого начинали. И олимпийская программа Инсбрука — самое яркое олицетворение нашего подхода к танцу!..
Быстротечная спортивная жизнь. Уходят в прошлое чемпионы и их программы. Утихает гром оваций. Остаются воспоминания. Но я верю в то, что Людмила Пахомова и Александр Горшков — первые олимпийские чемпионы в спортивных танцах на льду—оставят миру нечто большее. Они оставят танцы, которые забыть невозможно. Танцы, которым суждена долгая жизнь, как настоящим произведениям искусства.
| 
