Судейство в фигурном катании — дело очень важное. Несмотря на ряд улучшений, внесенных в правила соревнований в течение последнего полустолетия, именно в этом виде спорта судейские оценки легко становятся субъективными. Это крайне нежелательно и даже недопустимо уже потому, что малейшая неправильность в оценке сильнейшим образом расхолаживает даже взрослых участников соревнований, не говоря уже о детях, которые значительно острее воспринимают всякую оказанную им несправедливость. Неправильное, а тем более пристрастное судейство приносит спорту огромный вред...
Н. А. Панин. «Искусство фигуриста»
...каждый судья должен уметь оградить себя от какого бы то ни было постороннего влияния и от разговоров во время соревнований и судить совершенно самостоятельно, по возможности избегая выставления одинаковых оценок двум или нескольким конкурентам, за исключением случаев действительно вполне равноценного исполнения. Мы уже не говорим о беспристрастном отношении ко всем участникам соревнований, кто бы они но были.
Н. А. Панин. «Фигурное катание на коньках»
Состоялось заседание Чехословацкой центральной секции фигурного катания. Она обсудила результаты выступлений нашей команды на чемпионате Европы в Москве. Одновременно секция проанализировала работу наших судей на чемпионате Европы. Речь шла, в частности, о соревнованиях мужчин и о судействе Хелены Духковой, которая, как мы уже писали раньше, неправильно выставила оценки. Секция запретила Духковой в течение двух лет судить международные соревнования...
«Ческословенски спорт», 1965 г.
 В детских играх судья не нужны. Хоккей на дворовой площадке или футбол не требуют дирижеров и регулировщиков. Дети в состоянии сами разобраться в ошибках и нарушениях правил, которые, кстати сказать, известны им порой не хуже, чем взрослым спортсменам.
В фигурном катании со стороны себя не видишь. Часто обманываешься, представляешь себя лучше или хуже, чем на самом деле. Судья здесь нужен беспрерывно. И таким судьей на первых порах становится тренер. Причем судья это суровый, взыскательный, другого такого требовательного судьи и не сыщешь.
...Первые старты на льду. Первые оценки. И —о ужас! — они не совсем такие, как предполагалось. Как получал на тренировках. Как того заслужил. Гораздо ниже. Причем не у всех судей, а только у некоторых. И в перерыве подъезжает к юному фигуристу словоохотливый приятель и начинает просвещать: «Пойми, чудак, здесь ведь командная борьба, и судьи из разных обществ и разных городов тоже ведут борьбу за результаты — своих обществ, своих городов. Так что не унывай — одни занижают, другие повышают. А дома с тренером разберешься что к чему!»
Домашний анализ ситуацию не облегчает. Ибо так и не узнаешь, за что тебе снизили оценку. И к замечаниям тренера — хочешь того или не хочешь — начинаешь прислушиваться по-особому. Тем более если некоторые судейские оценки вдруг оказались даже выше, чем ожидалось. Словом, соревнования для начала внесли некоторый разлад в хорошо отрегулированную систему тренер — ученик.
Конечно, читатели уже поняли, что автор берет крайность. Л крайности случаются не так уж часто. Однако встречаются, и мы должны исследовать отклонения от нормы, дабы их этих крайне нежелательных отклонений было как можно меньше.
Николай Александрович Панин всегда интересовался проблемами судейства. Каждый новый старт, каждое выступление — его личное и учеников — давали пищу для размышлений, для анализа.
Идеальным судьей Панин считал своего первого учителя Алексея Павловича Лебедева, человека независимого и безукоризненно объективного. После соревнований Алексей Павлович подходил к своим — и не только к своим — ученикам и неизменно говорил, что он готов объяснить каждую свою оценку.
Лебедев сам был большим спортсменом, знатоком всех нюансов фигурного катания. Молодые фигуристы это знали и верили его замечаниям, его оценкам.
Именно Лебедев ввел в Юсуповом саду одно принципиально важное для воспитания, с его точки зрения, настоящих спортсменов правило: каждый фигурист, едва начав выступать в соревнованиях, обязан быть готовым и к участию в работе судейских бригад. И сам Панин после первой в жизни победы на льду в 1897 году, став тренером-общественником, начал участвовать в судействе состязаний. Конечно, как новичок, он выставлял оценки только при соревнованиях самых юных.
Горечь, которая иной раз сквозит в воспоминаниях Панина, в его учебниках, когда речь идет о работе судейского аппарата, легкообъяснима. О некоторых случаях, когда судьи допускали явную несправедливость по отношению к русскому чемпиону, уже рассказывалось ранее. Но ведь они были далеко не единичными. Пытливый взгляд Панина фиксировал несправедливость, проявленную не только к нему. Попутно он отыскивал корни, этимологию явления. И нам, естественно, есть смысл вернуться к некоторым — весьма многозначительным — фактам его биография. А ей ведь было намного больше, чем полстолетия.
Первый раз Панин стал чемпионом России в 1901 году. Странное это было соревнование — с самим собой. Больше участников не было. Впрочем, Александр Никитич Паншин, который до этого не раз выигрывал звание чемпиона, тоже, бывало, выступал в одиночку, поскольку никто из соперников не решался выйти на лед вместе с ним.
Один на один со льдом. Один перед судьями. Это и легко, и трудно. Одному всегда трудно, даже если знаешь, что соперников у тебя нет. Судьи фокусируют свое внимание только на тебе, и кажется, что от их взглядов лед начинает даже чуть-чуть колебаться... Словом, хотя судьями были люди, к доброжелательным советам которых Панин привык за многие годы, он все равно испытывал тревогу и даже некоторую предстартовую лихорадку: ведь стать чемпионом он мог, только набрав как минимум две трети от максимально возможной суммы баллов.
Норму он значительно перевыполнил. Но, пожалуй, даже не это и не золотая медаль обрадовали его. Слова Лебедева после финиша были самой лучшей наградой:
— Вы на правильном пути, дорогой Николай Александрович. Я в этом убеждался не раз. Но то — на тренировках. А на соревнованиях все меняется, все видится в ином свете. Как судья я был придирчив, можете мне поверить. Я ни разу не поставил вам максимальную оценку — вам еще много надо работать над пластикой, над легкостью движений. Но вы идете к этому. И если проявите такую же настойчивость, как до сих пор, быть вам победителем и на крупных международных турнирах...
Такая же ситуация была и на чемпионате России 1902 года. Вновь Панин был одним перед судьями: два конкурента в последнюю минуту на старт не вышли. И вновь набрано больше необходимых двух третей баллов, и вновь откровенная беседа с судьями, с тем же Лебедевым.
— Вы сделали еще один шаг вперед. Поиски в области пластики приносят свои плоды. Но полной естественности, раскованности еще нет. Здесь для вас работы еще очень много...
Такие беседы с судьями после соревнований, да еще с судьями, превосходно знающими все детали техники, доброжелательными, абсолютно беспристрастными, давали такой заряд энергии, что хотелось тотчас же начать новую тренировку, отправляться на поиск и отработку новых эффектных элементов и фигур. Панин был благодарен им. «Как замечательно, когда имеешь таких ценителей, таких тонко понимающих спортсмена людей, — думал он не раз. — Что может быть лучше такого контакта! Пусть же продлится он как можно дольше...»
1903 год. Чемпионат мира по фигурному катанию разыгрывается в Петербурге. Фаворитом считается — и по справедливости —швед Ульрих Сальков. Трехкратный чемпион России Панин пока конкурировать с ним не может, но это вовсе не значит, что русский чемпион лишен критических и аналитических способностей и воспринимает катание шведа как абсолютно идеальное. Панин изучает каждый след, каждую фигуру Салькова, он исследует инженерные конструкции высоких прыжков лидера и приходит к выводу, что практически все они доступны и ему, и его ученикам, но коррективы вносить необходимо: шведу не хватает пластичности, мягкости, музыкальности. Конечно, он выгодно использует свой стиль катания, но это вовсе не значит, что уже сейчас с ним нельзя потягаться в отдельных фигурах.
Но судья — подавляющее большинство—как завороженные следят за Сальковым и не замечают ни его ошибок, ни просчетов. Панин начинает понимать, что на международных соревнованиях, да еще таких престижных, как чемпионат мира, сталкиваться ему придется не только с явными соперниками. И борьба каждый раз будет нешуточная, потому что неизвестно, с какой стороны можно ожидать удара.
Панин фиксирует судейские ошибки, недопустимые даже для новичка. Вот краткая запись об одном из «происшествий» на чемпионате:
«Не меньший интерес, чем первенство мира, возбуждало парное катание. Международный союз конькобежцев тогда еще не установил ежегодного первенства мира по данному разделу, но это соревнование по своему значению равнялось ему. Общий интерес вызывало соревнование венских пар Шабо — Эйлер и Богач с братом. Разница между обеими парами была так ничтожна, что отметки четырех судей разбились поровну, а пятый — Вехтер из Выборга — сделал ошибку: поставил той и другой паре одинаковые баллы, но дал паре «Венского тренинг-клуба» первое место, а паре «Венского общества конькобежцев» — второе; таким образом, пара Шабо — Эйлер оказалась победительницей.
Но Богачи подали протест: при равных баллах нельзя было давать разные места; они потребовали отмены решения судейской коллегии и признания равенства обеих пар. Публика разделилась на два лагеря, разгорелись споры, все были чрезвычайно взволнованы, и больше всех бедный судья. Он хотел исправить свою ошибку и поставить обеим парам по «полуторному месту», как и полагается в случаях равенства баллов. Но тогда запротестовали Шабо — Эйлер: судья не имеет права изменять своих отметок после соревнований. Было много шума, полемика перешла на страницы газет и журналов, но пара «Венского тренинг-клуба» все же осталась на первом месте...»
А Панину досталась в сложной борьбе серебряная награда. Перед ним был один Сальков. И все-таки Николай Александрович был глубоко неудовлетворен. Нет, не местом, а тем, что хотя и остались позади такие знаменитости, как Фукс и Богач, но столько еще ресурсов не использовано, столько «козырей» техники и пластики остались «лежать в колоде».
И еще не раз думал он о судейских ошибках, конечно, по теории вероятности, они были, есть и будут. Но отчего при этом должны страдать спортсмены? Пусть казнят себя арбитры за промах, пусть осуждают их пресса, коллеги и зрители, но оценка поставлена, джин вылетел из бутылки... А по-настоящему обиженными остаются спортсмены, долгие месяцы готовившиеся и по вине человека, который не смог или не захотел стать «зеркалом истины», не поднявшиеся на достойное их место.
Пожалуй, именно в эти дни Панин впервые более или менее четко формулирует и записывает в свою книжечку один из главных постулатов судейской деятельности, которого впоследствии неуклонно придерживался всю жизнь. Он ^несколько раз подчеркивает, что судья должен уметь распознать и оценить трудность и смысл самых быстрых произвольных комбинаций и фигур, учесть их относительное количество в программе каждого участника, не принимая во внимание неудавшиеся, и в то же время правильно оценить достоинства и недостатки исполнения. Сегодня все эти выводы кажутся настолько очевидными, настолько азбучными, что о них не напоминают даже начинающим судьям. А ведь в те годы, когда Панин впервые формулировал их, никто даже и не думал о том, что судейская работа на соревнованиях — важнейшая движущая сила в спорте. Таким образом, Панин — первопроходец, пионер почти во всем, что превращает фигурное катание из легкого и приятного развлечения в массовый и сложный вид спорта.
В других главах автору не раз приходилось писать о тех несправедливостях, с которыми встречался на своем спортивном веку Николай Александрович. После одного такого состязания — в 1908 году, на чемпионате Европы, в Варшаве, где судьи проявили верх необъективности, отведя ему второе место вслед за «второразрядником» Эрнстом Герцом из Вены, — Панин даже сгоряча решил прекратить всякие выступления.
Во всей той истории самым обидным для Николая Александровича в итоге оказалось то, что он был брошен на произвол судьбы руководителями отечественного фигурного катания. Конечно, будь с ним хотя бы один из известных русских фигуристов прошлого, скажем тот же В. Срезневский, с мнением которого неизменно считались руководители Международного союза конькобежцев, выйди они в составе судейской бригады на лед, и никто не осмелился так беспардонно оскорблять честь русского спортивного флага. Панин протестует. Он заявляет, что при таком отношении руководителей «Общества любителей бега на коньках» к международному престижу русского фигурного катания ему нет больше смысла выходить на лед. И если он все-таки меняет свое решение, то только потому, что та же честь русского спортивного флага позвала его в бой: близились Олимпийские игры, близились главные старты всего спортивного мира.
Панин — ив этом его величие — понимает, что спортивный судья должен быть первым помощником тренера, спортсмена. Ведь в руках судьи судьба спортсмена! Не имеет значения, какого ранга идут соревнования. Каждый, кто выходит на лед, должен верить в справедливость, беспристрастность и неподкупность судьи. Это главное.
И Панин учится быть судьей.
За несколько недель до очередного чемпионата Европы— речь идет о чемпионате 1911 года, — который поручили провести в Петербурге на льду Юсупова сада «Обществу любителей бега на коньках», Международный союз конькобежцев сделал Панину официальное предложение выступить на состязаниях в качестве судьи. Николай Александрович ответил не сразу. Конечно, ему хотелось вновь выйти на лед на таких крупных состязаниях — пусть и в новой роли. И все-таки после долгих размышлений он отказался. «Спасибо за столь лестное предложение. В принципе, конечно, я готов рассудить участников турнира и поставить им оценки, которые они, с моей точки зрения, заслужили. И все-таки есть у меня сомнения личного характера. Они связаны с сугубо нравственными категориями, которые для судьи имеют первостепенное значение. Не знаю, смогу ли я совладать до конца со своими симпатиями и антипатиями — а они у меня, как и у любого спортсмена и вообще человека, есть. Мне еще нужно многому учиться. И я учусь, а когда почувствую в себе силы, необходимые для утверждения и в этом деле, тогда и соглашусь. Пока же буду наблюдать, буду фиксировать события и факты, буду исследовать и препарировать чемпионат — как тренер и как будущий арбитр...»
Панин был самым целеустремленным наблюдателем на чемпионате. Он добился даже права время от времени выходить па лед, чтобы получше разглядеть следы, оставленные во время выполнения обязательных фигур участниками. Он сравнивал свои личные оценки с оценками судей. Он проверял себя. И, в конце концов, маленькая запись: «Для каждого непредубежденного и мало-мальски знакомого с фигурным катанием человека, далее при поверхностном знакомстве с оценками судей, становится явной пристрастность большинства из них. У каждого судьи, кроме А. П. Лебедева, на первом месте — «свой». Они топили лучшего — П. Турэна из Стокгольма, и если бы не честность Лебедева, который правильно поставил Турэна на первое место, то результат был бы несправедливым и Турэн не получил бы звания чемпиона Европы...»
Для того чтобы читатель понял до конца, что происходило в те дни па льду Юсупова сада, скажу, что второе место и серебряную медаль завоевал ученик Николая Александровича Панина Карл Олло. Тот самый Олечка, как его ласково называл Панин, который начал тренироваться под его руководством еще десять лет назад. Панин смог так подготовить — и за сравнительно короткий срок — своего ученика, что он стал вровень с лучшими фигуристами мира. Дома, на родном льду, Карл Олло мог бы стать победителем. Если бы, конечно, не выступал более сильный фигурист — швед Пэр Турэн. Но Панин и Лебедев не могли изменить своим нравственным принципам и тогда, когда достаточно было бы малейшего, может быть даже совершенно незаметного со стороны, усилия, чтобы склонить чашу весов яа сторону Карла Олло. Проиграли, чтобы победить! Чтобы побеждать всю жизнь!
Об этом чемпионате Панин не раз вспоминал три года спустя, когда он наконец согласился стать арбитром мирового первенства в Стокгольме. Главным судьей тогда был тоже русский фигурист — В. Срезневский. Участниками состязаний были два русских фигуриста — ученики Панина Сергей Ван-дер-Флит и Иван Малинин.
Состязания дали массу пищи для размышлений. И после чемпионата Панин говорил: «С тайными записями оценок надо покончить раз и навсегда. Спортсмены, другие судьи, все зрители должны видеть, как ты оцениваешь мастерство спортсмена. Никакой тайной дипломатии. Все — честно. Все — открыто. Все— соответственно законам нашего спорта!»
Долго, очень долго пришлось ждать Николаю Александровичу, пока международные правила провозгласили принципы открытого судейства. Случилось это спустя много лет после революции. И после этого правила продолжали шлифоваться очень долго, пока лишь в конце пятидесятых годов нынешнего столетия не была введена нынешняя открытая система. И она, конечно, еще не так совершенна, как этого хотелось, как требует абсолютная беспристрастность и объективность. Впрочем, вполне возможно, что полной объективности в фигурном катании вообще не будет никогда, потому что по восприятию, но эмоциям более субъективного вида спорта нет. И, возможно, не будет.
А тогда на чемпионате мира победил не Фриц Ках-лер из Вены, как того ожидали все, поскольку именно он был сильнейшим и в обязательной, и в произвольной программах, не Ернст Оиахер или Вилли Бёкль, его соотечественники, тоже катавшиеся уверенно и интересно, а швед Гёст Сандаль. Этот фигурист не блеснул ничем в «школе» — линии были «размытыми», пластика — угловатой, да и в произвольном катании у него не было, как говорится, своего лица. И все-таки он стал чемпионом. Вошел в историю фигурного катания.
Почему же так случилось? Кто виновник этой сенсации? Все, оказывается, просто: в составе судейской бригады один швед из Стокгольма, второй швед — из Хельсинки и третий швед — из Петербурга. И еще английский судья, который в те годы неизменно шел в русле шведской спортивной политики. Вот и есть большинство в состоящей из семи судей бригаде. Вот и можно свои делишки вершить под покровом таинственной судейской мантии. И даже главный арбитр не может помешать закулисной сделке.
В Стокгольме Панин ясно понял, что спорт, как и жизнь, есть борьба. Борьба добра и зла. И нельзя молчаливо пядь за пядью уступать ноле боя своему противнику, если ты искренне любишь и уважаешь свой вид спорта. Если желаешь ему добра и прогресса.
И уже когда клонилась жизнь его к закату, когда стал он совсем немолодым человеком, однако еще занимался и тренерским делом и судейским, — по-прежнему неустанно проповедовал свои принципы:
«Вы, мой молодой друг, хотя и катаетесь превосходно и первый кандидат в чемпионы, но тренером стать вам будет очень трудно. Судьей — тем более. Почему я так категорически это заявляю? Да хотя бы потому, что не хотите учиться властвовать собой. Сколько ни обсуждаем мы эту проблему, как я ни объясняю, что нервные кризы на катке — да и в жизни вообще — приносят вам только вред, что у вас это не следствие какого-то заболевания, а чистейшая распущенность, нежелание держать себя в руках, — все остается, как и было. Вот и сегодня, почему стали цепляться к своему маленькому коллеге на льду? Он ведь достаточно дисциплинирован и ни разу вам не помешал. Мальчишка следит за вашими движениями как завороженный. Он влюблен в вас как в спортсмена. А вы распускаетесь, вы грубите, вы придумываете несуществующие препятствия и в конечном счете обрушиваетесь с бранью на мальчишку. Нашли выход нервной энергии. Впредь вы должны знать, что немедленно покинете площадку, если такой срыв повторится. И пока можете даже не думать о своей будущей карьере в качестве тренера или судьи. Как бы хорошо вы сами ни катались! Как бы хорошо вы ни прыгали!..»
Спортсмен, с которым Панин вел беседы такого характера, все-таки стал потом тренером. И тренером неплохим, хотя мог бы стать великим. Технике своих учеников он учил отменно, но были моменты, которые перечеркивали все его усилия. И, несомненно, не раз вспоминались ему слова Николая Александровича:
«Будьте добрее, молодой человек. В особенности с детьми. Вы им тренер и вы им первый судья. А при судействе детей оценки вообще должны быть более снисходительными по сравнению с оценками взрослых. Не надо пугать детишек сверхсуровостью и резкостью. Лучше их поощрять даже за маленькие достижения. Глядишь, из маленьких достижений получите большие. И побольше объективности. Любимчики не нужны. От них один только вред. Вы любите атлетический стиль, он вам подходит, это ваша стихия. А что бы вы сказали, если бы я вам сообщил, что такой стиль не по мне? Что я за тонкую пластику, за музыкальность — ведь не случайно раньше фигурное катание называли искусством. Вы когда-нибудь почувствовали, что ваш стиль мне не импонирует? Что манеры ваших соперников мне гораздо больше по душе? Что им протежирую, а вас, как может показаться воспаленному воображению, даже затираю? Значит, разницы в отношении не чувствуете. Но тогда почему же вы позволяете себе такой дурной тон при оценках некоторых ваших товарищей? Они имеют такое же право на самовыражение, как и вы. У них другой талант, другой характер, и вам незачем быть похожими друг на друга. Запомните это навсегда...»
И не вина, а беда человека, если такие уроки не идут ему на пользу.
Но подавляющее большинство учеников впитывали то, что без устали проповедовал Панин. Именно это и позволило ему создать уникальную по тем временам группу фигуристов в Ленинграде, создать и отстоять те основы ленинградского, а затем и советского стиля фигурного катания, который спустя много лет принес замечательные результаты на большой международной арене.
И когда разговариваешь с людьми, с которыми в те годы был близок Н. А. Панин, а среди них такие великолепные фигуристы, как чемпионы страны П. Чернышев, П. Орлов, Р. и А. Гандельсман, все они единодушны в одном: Николай Александрович был самым объективным, самым беспристрастным человеком в мире. Идеальным судьей. Ему можно было верить всегда и во всем.
О таком судье своих поступков, наверное, мог бы мечтать я каждый из нас!
ВМЕСТО ЭПИЛОГА
Как мы людям необходимы!
Как мы каждой душе близки!
Мы с рождения непобедимы,
Мы — советские старики!
Михаил Светлов
И даже когда Николаю Александровичу пошел девятый десяток, он оставался непобедимым. Оставался нужным людям, своим ученикам, ученикам своих учеников. Они необходим нам и сегодня!
ОСНОВНЫЕ ДАТЫ ЖИЗНИ И ДЕЯТЕЛЬНОСТИ Н. А. ПАНИНА-КОЛОМЕНКИНА
(1872-1956)
1885 — переезд из Воронежа в Петербург.
1893 — окончание гимназии и поступление на отделение естественных наук физико-математического отделения Петербургского университета.
1897 — победа в междугородных соревнованиях фигуристов. Начало работы с молодыми спортсменами.
1899 — окончание университета и начало работы в финансовом ведомстве департамента окладных сборов.
1898—1900 — чемпионат Петербургского кружка любителей спорта по фигурному катанию.
1901 — первая победа на чемпионате России по фигурному катанию. Участие в крупных международных соревнованиях в Петербурге (третье место).
1903 — второе место на чемпионате мира по фигурному катанию в Петербурге.
1904 — третье место на чемпионате Европы по фигурному катанию в Давосе.
1907 — последнее выступление на чемпионате России по фигурному катанию — пятая высшая награда.
1906—1917 — многократный чемпион и рекордсмен России по стрельбе из пистолета и револьвера.
1908 — второе место на чемпионате Европы по фигурному катанию и золотая олимпийская медаль за выполнение специальных фигур на IV Олимпиаде в Лондоне.
1909 — выход в свет учебника по фигурному катанию, неоднократно перерабатывавшегося и дополнявшегося впоследствии и выдержавшего несколько переизданий в послереволюционные годы.
1912 — серебряная медаль в командной стрельбе из пистолета на V Олимпиаде в Стокгольме.
1914 — участие в первенстве мира по фигурному катанию в качестве судьи.
1928 — I приз в стрельбе из пистолета на I Всесоюзной спартакиаде в Москве.
1940 — присвоение звания заслуженного мастера спорта СССР.
| 
