Tulup.ru - Клуб любителей фигурного катания

Глава 2 "Дай руку, красная рубаха!.."

Страницы: 1234567891011   
 

— Почему вы — спортсмен? Что побудило стать вас на этот путь? Что было самым сильным побудительным мотивом?
— Знаете, говоря откровенно, я даже как-то и не задумывался над этим. Пошли в секцию несколько ребят из нашего двора. Им там понравилось. Тогда и я пошел вместе с ними, за компанию. И мне тоже понравилось. Потом привык к тренировкам и соревнованиям и без них уже никак жить не могу. Вот так все и было, а больше как будто и вспомнить не могу...

Из неопубликованного интервью с известным спортсменом

Это воспоминание приходило к Панину чаще всего совершенно неожиданно, но иногда он мог и специально вызывать его. Для него это видение из глубины детства было как бы запалом, дающим толчок последующему энергетическому и психологическому взрыву, впрочем, даже не взрыву, а хорошо регулируемому потоку. Иногда тот далекий день оживал во сне, и был тот сон цветным, объемным, и каждый звук в нем, каждый свистящий вдох тоже были объемными и тоже почти цветными.

Панин давно заметил, что чаще всего это случалось накануне какого-нибудь важного события — обычно перед самым ответственным для него спортивным стартом. Ему была приятна встреча с детством. Он погружался в воспоминания, он позволял им увлекать себя, и тогда проявлялись детали, о которых он забыл. И становилось легко и свободно, и не хотелось возвращаться. Он никогда не забывал о том, что ждет его за порогом возвращения, и детские картинки накладывались на сегодняшний день, чтобы помочь ему увидеть людей и события так, как их не видит никто.

...Было ясное прозрачное осеннее утро, и мальчик проснулся раньше всех. В доме было тихо, в такой тишине всегда слышно, как бьется сердце, как пульсирует кровь. Он пощупал свои плечи, провел ладонями по рукам. Слабенькие плечи и руки тонкие. Да, не зря, видно, все говорят, что здоровьем его бог обидел. Тоскливо ему сразу от этого стало и горестно. Потом появилась злость. Но, как и любому другому мальчишке, долго думать об одном ему было невозможно, и мысли его перепрыгнули на то, что предстояло увидеть сегодня, и сразу стало легко и весело. Только надо было придумать, как сделаться на несколько минут невидимкой и ускользнуть от взрослых, чтобы не помешали ему остаться один на один с тем, что представлялось чем-то вроде бури, лихого опасного ветра, гуляющего по крышам, солнечной вспышки из-за густых крон деревьев на лесной поляне.

Позавтракал он спокойно, не торопясь. Это была маскировка, чтобы никто не заметил, как ему хочется побыстрее исчезнуть. Он слышал за окном в розовато-синей мгле отдаленный гул. Туда, скорее туда, где ждет его необыкновенное приключение, вдвойне притягательное из-за запрета, наложенного родителями.

—  Тебе нельзя...

—  Тебя затопчут...

—  Это ужасное зрелище, оно повредит твои нервы...

Главное — незаметно одеться. А потом выйти, чтобы не скрипнула дверь. Затем согнуться и проскользнуть под окнами, прижимаясь к шершавой стене. Стена была последней его опорой. И вот он оторвался от нее и помчался навстречу волне звуков, волне новых ароматов и новых красок.

В конце улицы медленно сходились две линии. Живые колеблющиеся серые линии. За этими линиями были зелено-коричневые плотные массивы. Это от них оторвались две полоски и теперь, подталкиваемые невидимыми силами, сближались неотвратимо. Именно эта неотвратимость и постепенность сближения заставляла мучительно сжаться сердце мальчишки, нарушившего запрет родителей и спрятавшегося теперь за выступом ворот.

Над полосками п перед ними вдруг что-то замерцало. Это было похоже на внезапный взлет стрекозы, когда крылья ее становятся невидимыми, а вокруг тела возникает радужное зарево. Присмотревшись, Коля увидел мелькание кулаков, покрасневших от холода и крепко сжатых. Они принадлежали парнишкам чуть постарше его самого — передовым дозорам двух стенок, вышедших на традиционный кулачный бой.

Линии сошлись, образовав одну пульсирующую прямую, чуть выгибаемую время от времени какой-то внутренней страстью. Когда она прогибалась в его сторону, ему становилось особенно страшно, но он не двигался с места, и взгляд его был направлен только на одну цель.

Внезапно гул раскололся на несколько частей, и Коля услышал смех и крики, слова выделились и стали выпуклыми. И тут же усилилось и его зрение: стали видны отдельные фигурки, лица — разгоряченные, искаженные жаром схватки. Огромное красное пятно, болидом рассекавшее пространство боя, вдруг приобрело резкие контуры и стало плечистым детиной в красной рубахе, просторной, развевающейся на ветру, как флаг, как призывный клич. Вокруг детины возникали вихри, смерчи, пространство искажалось, прямые линии искривлялись, скручивались и в конце концов рассыпались на мечущиеся точки.

Лицо у Красной Рубахи было прекрасно, как у былинного героя. Русая борода, расчесанная надвое, была полна азарта. Боец был весел, он не вносил в жар схватки злость и ненужную ярость. Вое для него было изумительной игрой, доставляющей наслаждение. И маленький Коля вдруг — непонятно даже как — почувствовал себя Красной Рубахой. Он посмотрел его глазами на поле кулачного боя и увидел перед собой сотни лиц — испуганных и веселых, искаженных болью от полученного удара и буйной удалью атаки. Вместе с ним они стали участниками великой игры, забавы, и каждый из них вместе с ним был крайне необходим для того, чтобы игра удалась.

«Вот я перед вами. Померяйтесь со мной силой, удалью, ловкостью и точным глазомером. Соблюдайте правила игры, играйте честно и удары ниже пояса не наносите. Выиграйте поединок взглядов, попробуйте пробить мою защиту, а затем и отразить мой бросок вперед. Здесь все равны, и соперника явно слабее я — можете не бояться — не выберу. Игра идет в полную силу, кулак мой рассекает воздух, за мной соратники из боевой линии ямских!»

И — странный парадокс — мальчишка сразу же увидел Красную Рубаху и глазами его соперников из лагеря городских. В несокрушимости гиганта — предводителя ямских — было что-то величественное. «Движенья быстры, он прекрасен!..» Таким и должен быть предводитель, внушающий и уважение, и преклонение, вызывающий бой на себя и способный вынести все тяготы, все осложнения трудной роли.

Красная рубаха был неудержим.

Он — олицетворение неудержимой схватки — шел прямо на мальчишку, и сердце Коли сладостно ухало, как будто мчался он по бесконечной ледяной горе на санях и не было остановки, и не было конца и края крутому склону — только бугорки, на которых сани взлетают. Еще минутка, другая — и они сойдутся в схватке, попробуют нанести удары, попробуют отвести эти удары в сторону. Он — и Красная Рубаха. Красная Рубаха — и он.

Но этого ведь не может быть. Он, Коля Коломенкин, и Красная Рубаха — одно целое. Нельзя драться с самим собой. С самим собой надо быть в мире. Дай руку, Красная Рубаха, мы всегда будем вместе...

Плотная прямая линия боя постепенно стала клином подаваться в сторону городских. Острие клина полыхало, перед ним все время образовывалась пустота. Еще минута — и городские бросились бежать. Клин боевых порядков ямских растянулся было, но потом стал съеживаться и оттягиваться назад: победа была полной, и унижать себя и противника ненужным преследованием не хотелось.

Толпа городских бойцов бежала мимо Коли — серая масса побежденных, в чьи лица не хотелось вглядываться. И хотя он не желал отступать вместе с ними, хотя он все еще был во власти очарования Красной Рубахи и был преисполнен его сил, его удали, он все-таки обратился в бегство, которое для него и не было вовсе бегством, потому что Красная Рубаха так покидать поле боя никогда не будет.

В тот день мальчишке, конечно, невозможно было до конца разобраться в своих впечатлениях. Голова его гудела, в глазах рябило, и еще нужно было незаметно пробраться в дом и скрыть от всех разгоряченность и азарт, скрыть руки, невольно сжимавшиеся в кулаки. Он был погружен в стихию схватки, еще и не подозревая, что эта стихия никогда больше не отпустит его и почти каждое решение в будущем будет продиктовано — интуитивно или сознательно — характером бойца, характером человека, который любит схватку, уважает ее законы, уважает противника — тоже знающего и соблюдающего законы борьбы.

Если бы уже в наше время репортеры задали Панину вопрос, почему он стал спортсменом, я не сомневаюсь в том, что он вернулся бы к детским воспоминаниям и сразу же нашел ответ. Уже на склоне лет он писал, что зрелище старинной русской народной забавы произвело на него неизгладимое и сложное впечатление: с одной стороны, оно внушало ему страх, а с другой — эта буйная удаль имела какое-то непонятное очарование, пугающую привлекательность. И если всмотреться пристально в то, как вел свои главные поединки Панин-спортсмен, мы сразу же сможем нанести на них психологическую проекцию самых ярких детских впечатлений Коли Коломенкина задолго до того, как узнал он слово «спорт».

Конечно, среди этих воспоминаний, ключевых для понимания характера, была не только «Красная Рубаха». Были и другие. И о них мы тоже расскажем. Но именно образ почти былинный отпечатался в памяти наиболее рельефно, наиболее ярко, и Панин не случайно возвращался к нему в минуты сложных испытаний, черпая в нем для себя дополнительные силы, необходимую стойкость.

У детей безоблачная психология. Скрытность не их стихия. Беспрерывное движение, молниеносная реакция, слова, вызывающие немедленное действие, и действия, вызывающие поток слов. Искренность, непосредственность, так быстро теряющиеся с каждым новым прожитым годом, искренность и непосредственность, способность каждый день удивляться, которые, к сожалению, сохраняются только у очень немногих из нас в полном детском объеме. И не случайно, отыскивая истоки каких-нибудь поступков взрослого человека, мы отправляемся в его детство, где обычно все открыто, где суть поступков и побуждений так обнажена. Я снова и снова подчеркиваю этот очень не новый психологический тезис, потому что, даже зная его, мы подчас не пользуемся теми возможностями, которые дает он для того, чтобы лучше исследовать характер спортсмена (да и не только спортсмена), чтобы попробовать — если это потребуется — изменить его в нужную сторону.

...Сон никак не мог одолеть Колю. Он ворочался, тер глаза, время от времени поднимался, чтобы поправить простыню, и все засовывал руку под подушку. Под подушкой он нащупывал острые ребра коньков, кончиками пальцев поглаживал их отшлифованные бока, стойки, тугой ремень, которым передняя часть конька крепилась к ботинку. Счастье не давало ему спать. Счастье было с ним с того самого момента, когда мать вернулась из Москвы. Она внесла с собой в прихожую свежесть ранней зимы, радость сюрпризов. «Коля, держись!» — воскликнула она чуть приглушенным голосом и протянула ему тяжелый пакет.

Коля никак не хотел его развязывать. Он растягивал удовольствие, он верил и не верил, что в пакете то, о чем он давно мечтал и о чем даже заикнуться не решался. И когда не стало больше сил оттягивать знакомство с содержимым пакета, он одним рывком разметал ленту и сорвал плотные вощеные слои обертки: да это они, коньки, желанные, бесценные, столь ему необходимые!

Таких в Воронеже, где они жили в ту пору, не было почти ни у кого: медная подошва и никелированный полоз крепятся к ботинкам за каблук медной цапкой на винту, а впереди — широким ремнем с пряжкой. Снимать и крепить их можно за считанные секунды. «Теперь начнется новая жизнь, — думал Коля в тот вечер, — теперь...» Впрочем, что будет теперь, он представлял еще очень неясно, потому что все ребята вокруг бегали на простых, кустарных коньках. Это были трехгранные деревянные бруски, одно из ребер которых было срезано, закруглено с переднего конца и подбито железной полоской шириной около сантиметра. В колодке проделывались отверстия для ремней, а чаще всего для веревок, чтобы можно было привязать конек к ботинкам, а то и просто к валенкам. Острых ребер коньки не имели, на них можно было бегать только по хорошо утоптанному снегу, но зато колодки были очень красивыми, их раскрашивали в яркие цвета, а часто покрывали даже изображениями диковинных цветов и птиц — точь-в-точь как на лубке.

Были, правда, коньки и получше. Их называли «тульскими», и состояли они из колодки, сделанной из твердого дерева точно по следу обуви, с вмонтированным в нее стальным полозом с желобком и острыми ребрами. Колодка крепилась к каблуку винтом, а передняя часть к обуви — ремнями.

Но Колины коньки были самыми лучшими. «Теперь смогу обгонять всех, когда поеду в гимназию, — думал он в ту бессонную и счастливую ночь. — Никто меня не догонит. Буду бежать так, что ветер засвистит. Пешеходы будут останавливаться и удивляться. А захочу — тройку догоню и схвачусь рукой за сани, покататься за санями тоже неплохо...» Он мечтал о том, как растворится в скорости, в движении, сам станет частичкой движения и не будет ему равных. Он гладил и гладил свои коньки, пока не заснул. Во сне счастье тоже оставалось с ним.

На следующей день правый конек Коля отдал сестре. Она была на полтора года старше, ей тоже очень хотелось кататься, и она молча смотрела на Колю, когда он прикручивал сверкающее стальное великолепие к ботинкам. Коля чувствовал ее взгляд, хотя был очень увлечен своим делом. Ему не хотелось, чтобы сестра была несчастливой, и он подумал: «Счастья нам хватит на двоих».

Он сказал об этом сестре и предложил сразу взять правый конек — для более сильной ноги. Себе он специально оставил левый: хотя левая нога и слабее, но это настоящему конькобежцу не помеха.

Так они бегали целую зиму: сестра на правом коньке, отталкиваясь левой, свободной, ногой, а Коля на левом, отталкиваясь правой. И были счастливы, в особенности когда брались за руки, скользили вместе по твердому снегу и ноги их осторожно улавливали все неровности, стараясь их преодолеть. Коля оставил воспоминание об этой зиме навсегда при себе. Она напоминала об этом катании на одной ноге на всех соревнованиях: Панин всегда самые трудные фигуры исполнял только на левой ноге, потому что она была более сильной и более чуткой.

Но тут главное даже не в этой сугубо спортивной проекции. Маленький Коля Коломенкин, как и Николай Панин, умел быть настоящим другом, всегда особо ценя это качество в других. Любое проявление нетоварищеского отношения, закулисная возня на соревнованиях фигуристов вызывали в нем чувство протеста, гнев.

...Ах, какая из него сочилась ирония. И взгляд был насмешливым, и в словах сквозила чуть заметная издевка. Все в нем говорило о превосходстве, о силе, когда стоял и поигрывал, как бы совершенно непроизвольно, мускулами: тяжелые шары катались под гладкой загорелой кожей.

— Значит, встретимся завтра. Не опоздайте, мы любим точность. Мы всегда точны как часы...

Студент был выше худенького гимназиста на полторы головы. Он мог бы и вовсе не заметить его, как не замечал раньше, но теперь это уже было просто невозможно. Коля вместе со своими друзьями — кадетом-тезкой и гимназистом Васей (сыном хозяина дачи на Неве, где отдыхала семья Коломенкиных) составляли лучший в это лето гребной экипаж. И лодочники-профессионалы, и любители-спортсмены уступали им на невских просторах. Первый парень в этом дачном районе — студент Пауль конкуренции терпеть не мог и решил раз и навсегда проучить зарвавшихся, по его мнению, мальчишек. И проучить при всех жителях поселка — спокойно, небрежно, как бы походя.

Есть такая порода людей, есть, никуда не денешься. Замкнутое пространство, в котором они живут и которое создали для себя, внушает им иллюзию превосходства. Они действительно сильны, они умеют думать и рассчитывать, но при этом в их расчетах есть одно уязвимое местечко: они воегда исходят из того, что сильнее и умнее других. Конечно, такая уверенность (или самоуверенность) придает иной раз даже допол-тельные силы и подавляет соперника слабого духом, но только слабого.

Тройка во главе с Колей слабой духом и телом не была. Студент этого не знал, и не мог знать — он был занят только собой и заранее предвкушал, как на следующий день свысока будет посматривать на всех и как изящно помашет ручкой сразу же отставшим «моллюскам» — так он мысленно называл трех мальчишек. И пока студент гордо вышагивал по улицам поселка, пока в своей компании пел песни под гитару, пока до полуночи провожал девушек, его соперники не только провели еще одну тренировку, но и разработали полный тактический план предстоящего сражения.

— Он сразу бросится вперед, это точно. Он просто не сможет удержаться, чтобы нас тут же не унизить. Ему бы, главное, побыстрее ударить, может, глядишь, и свалимся мы, — Коля-кадет чуточку горячился. Вызов будоражил его, ему нравилось, что взрослые хотят соревноваться с ними, но в радости была и доля тревоги — унижение переживать не хочется никому. И Коля-кадет начал потихоньку злиться на завтрашнего соперника, заводить себя, взвинчивать.

Коля Коломенкин интуитивно понял это и постарался перевести разговор на другое:

—  Нам бояться их нечего. Неву знаем хорошо, всю ее исчертили до порогов. Гребем дружно, техника у нас настоящая. Ты же, Коля, сам знаешь, что яличники нам уступают и завтра мы тоже победим, если состязаться будем с разумом, себя в драку вовлечь не дадим. Пусть они сразу бросаются вперед, пусть выкладываются, а мы выждем чуток, пойдем средним ходом, как на наших тренировках. А потом ты, Вася, — это уже дело рулевого — дашь команду. Но обязательно следи за тем моментом, когда они ход снизят, подумают, что дело сделано. Понял?

Вася понимал своего загребного с полуслова. Даром что маленький, а сообразительный парнишка. Он тоже был горд успехами их экипажа — гички «Кадет» и свою роль рулевого исполнял старательно и с толком.

—  А потом, — продолжал капитан, — сделаем наш бросок, покажем максимальную скорость, все, на что мы способны. Ты, Коля, вспомни сегодня еще разок,, какое это всегда доставляет удовольствие! Двести или триста метров промчимся — да так, чтобы гребок был красивым, длинным, чтобы проводка была по самой поверхности воды, — а потом снизим темп, nepeдохнем посмотрим, чем они нам ответят. И если нужно будет, еще два или три раза будем ускоряться, максимальную свою скорость показывать. Ну как, принимаете такой тактический план?

Экипаж был полностью согласен со своим капитаном. Они быстро разошлись и ночью крепко спали, потому что были уверены в себе и своем плане.

...«Кадет» подравнялся с «Ягуаром». Пауль и его приятели сверкали мускулами и улыбками. Их болельщицы на берегу помахивали им ручками. Мальчишки, считавшие «Кадет» своим, орали без умолку, в особенности после того, как изящная девушка — поклонница Пауля — взмахнула платочком, давая старт.

«Ягуар» встрепенулся и, задрожав, рванул с места с такой яростью, словно надо было взлететь и обрушиться на ускользающую от погони дичь. Он ушел вперед от «Кадета» так, как будто тот и не включился в борьбу. Дистанция, разделяющая гички, увеличивается и увеличивается, и дружный хор мальчишек постепенно начинает выводить унылую песню. Взрослые болельщики понимающе переглядываются: ну, действительно, куда гимназистам до студентов, до мужчин, тем более таких крепких, мускулистых! Победа «Ягуара» кажется уже несомненной, и толпа потихоньку сдвигается, чтобы угадать то место, где причалят победители.

Но экипаж «Кадета» знает свой маневр твердо. Незаметно он начинает приближаться к «Ягуару», гребцы которого, убаюканные кажущейся легкостью победы, решили, что гонка уже выиграна и закончить ее —сугубо формальный акт. Вася, сообразительный Вася, чей глаз обладает детской зоркостью, говорит: «Приготовиться», а спустя несколько секунд на армейский манер командует: «Арш!» и «Кадет» срывается с места и летит по водной глади Невы, не чувствуя мелких ударов волн.

Зрители на берегу останавливаются. Зрители взволнованы: что же это такое творится на белом свете и средь бела дня! «Ягуар», победный «Ягуар», закаменел, и его легко обходит экипаж мальчишек. Весла у них гибкие — как огромное продолжение рук. Дыхание — легкое и дружное. Лица озарены азартом и волнением. Мальчишки — часть гонки. Они для нее, она для них— вместе они неразрывное целое. И эта целостность, эта поглощенность своим делом, в которой нет и искры самолюбования, заставляет публику замереть.

«Раз, раз, раз!» — тоненький голосок Васи звучит над Невой.

И в унисон ему врезаются весла в воду. И взрывается она водоворотами там, где выныривают они на поверхность. И уже ничто не может остановить «Кадета» на пути к победе, потому что экипаж «Ягуара» растерян, потому что дыхание гребцов сбито и весла выписывают на поверхности воды какие-то восьмерки.

Оставшись вечером один после триумфа этого дня, Коля со свойственной ему пунктуальностью начал восстанавливать его события. Он не вспоминал лица гребцов «Ягуара» и их бегство после того, как гонка закончилась. Не это было главным. В победе, как и в поражении, важны выводы и тот беспощадный самоанализ, который затем поможет добиться нового продвижения вперед. В свой дневник Коля записывает несколько фраз о том, что, несмотря на слабое — по свидетельствам врачей — здоровье, он все же может иметь превосходство над сверстниками и даже над взрослыми: надо только хорошо обдумывать способы совершенствования своей силы и ловкости и работать над собой. Возможно, выводы были несколько «взрослые», но не надо забывать, что в тот день экипаж мальчишек одолел взрослых гребцов, и это свидетельствовало о том, что в понимании своих тренировок и своего маневра в соревновании они, и в первую очередь их капитан, уже были достаточно зрелыми людьми.

Три воспоминания, к которым Николай Панин обращался, с которыми уединялся впоследствии так часто... Он искал истоки своего характера, то, что сделало его сильным.

И не случайно впоследствии он напишет в учебнике: «Мышление у детей младшего школьного возраста носит преимущественно конкретный, наглядный, образный характер... Ребенок уже умеет сознательно контролировать ход своего рассуждения. Подросток может уже не только узнать то или иное положение, но и понять его обоснование, объяснение и доказательство его правильности. Характерная черта психики подростка — интерес ко всему, что выявляет его жизненные возможности; отсюда возникает склонность к соревнованиям всякого рода».

Сколько жизненного опыта, тонких наблюдений, глубокого анализа характеров своих учеников и своего собственного за этими строками! Последнюю фразу из процитированного отрывка вообще можно считать вечной, поскольку она четко и предельно объемно характеризует одну из главных психологических особенностей ребенка. Она может и сегодня, и завтра, и в любом следующем столетии быть эпиграфом к деятельности любого педагога, который занимается физической культурой детей.

 
Чайковский А. М. Волшебная восьмерка. Документальная повесть о Н. А. Панине-Коломенкине. Предисл. А. Гандельсмана. М., 'Физкультура и спорт', 1978. 215 с. с ил.
Разделы
Волшебная восьмерка. Документальная повесть о Н. А. Панине-Коломенкине. (Чайковский А. М.)
Глава 1 Снежинки на руке
Глава 2 "Дай руку, красная рубаха!.."
Глава 3 "Где ваша совесть, господа судьи?"
Глава 4 Нить Ариадны, ведущая к победе
Глава 5 Последний шаг - он самый трудный
Глава 6 История - это будущее наоборот
Глава 7 Твердые принципы и их соблюдение
Глава 8 Каждый человек спортсмен, только не каждый знает это!
Глава 9 Подсчитали - прослезились!
Глава 10 Гармония личности и жизнь без выходных
Глава 11 Самый суровый судья
Вход


Имя
Пароль
 
Поиск по сайту

© Tulup 2005–2024
Время подготовки страницы: 0.026 сек.