Тупики, в которые мы попадаем * Спасибо, Станислав Алексеевич! * Выбор падает на молодого тренера * Мы присматриваемся друг к другу * Сомнения, поиски, тревоги, оценки... * И снова в бой!
 Это самая трудная для нас глава в книге.
Мы долго колебались, писать ли нам о том, что произошло после двух лет совместной работы со Станиславом Алексеевичем Жуком, или не писать, умолчать. Ограничиться лишь констатацией факта: по обоюдному согласию перешли к другому тренеру — и все тут. Каковы были причины перехода, что послужило поводом для этого, подробно не объяснять. И читателю не давать лишнюю пищу для пересудов, и себе спокойнее...
И потом: это ведь было в то время нашим внутренним процессом, мы сами разбирались в нем, искали выходы, мы сами решали проблему, прикидывая все возможные последствия, и брали на себя ответственность за переход от одного тренера к другому. Так стоит ли сегодня ворошить эту старую историю, о которой молодые фигуристы знают понаслышке или вообще ничего не знают, а ветераны фигурного катания и опытные болельщики вроде бы вполне удовлетворены той информацией, которая им была тогда, в 1974 году, доступна?
Но после долгих размышлений мы пришли к выводу, что тот творческий конфликт, который возник у нас со Станиславом Алексеевичем, не мог быть только нашим, внутренним. Он и тогда вызвал большой общественный резонанс. Он и тогда отражал некоторые характерные процессы, которые неизбежно рано или поздно могут возникнуть и возникают во взаимоотношениях спортсменов и тренеров. И не только в фигурном катании, хотя именно у нас, с нашей приближенностью к искусству, творческие разлады между тренером и учениками особенно болезненны и наносят долго ноющие травмы.
Итак, после раздумий, досконального анализа нашего прошлого мы решили: писать! Спортивные коллизии, даже мучительные, надо освещать как можно полнее, чтобы лучше могли разглядеть дорогу следующие поколения, чтобы и наши наставники стремились глубже понимать нас.
Начнем с того, что второй наш сезон мы провели хуже, чем первый, хуже, чем могли бы. И дело не только в том, что «переходный год», комплектование новой пары, сверхинтенсивная подготовка исчерпали нас почти до дна. В конце-то концов, можно восстановить свои силы, и физические и психические, не старики мы пока, и летом вполне достаточно времени, чтобы хорошо отдохнуть, освежиться, получить новый творческий заряд. Причина нашего топтания на месте, замедления темпов роста, наших спадов заключалась в другом, гораздо более болезненном и неприятном, явлении. Трещина появилась внутри нашего союза. Она, как мы уже писали, чуть наметилась еще год назад. Со временем трещинка эта не уменьшалась.
И вот она уже видна не только нам.
И надо принимать какие-то решения...
Ира: Вероятно, это была своеобразная интерпретация конфликта разных поколений. Спортивное преломление этой проблемы, несущее быстрое снижение уровня результатов. Здесь процесс не растягивается на многие годы. Здесь объяснения протекают бурно, и последствия их бывают настолько тяжелыми, что вынести их иногда становится невозможно.
Более восьми лет я тренировалась у Станислава Алексеевича. И все еще была для него маленькой девчушкой-непоседой, которую он в свое время благосклонно оставил в группе. Он меня научил всему, что я умела к тому времени в спорте. Воспитал, довел, вырастил — и в первой паре, и во второй. Но — и я в этом была абсолютно уверена — за эти восемь с лишним лет не заметил, что девчушка выросла, что он сам воспитал человека, который может постоять за себя, побороться за свое место в жизни и спорте. Сам Жук помогал мне закалять характер, учил не бояться трудностей, никогда не стоять на месте. И вот, помогая, воспитывая, закаляя, он не заметил, что я выросла. Что перед ним каждый день катается вполне сформировавшаяся спортсменка, что у нее есть своя жизнь. Что она — личность, у которой есть и свое — подкрепленное многолетним опытом — мнение, и вкус, и какие-то стремления и надежды. И — свое видение будущего!
А тут еще эта спортсменка начинает себя активно проявлять, вносит свои предложения, поправки в процесс подготовки, высказывает неудовольствие направлением, по которому идет творчество, убежденно и доказательно отстаивает свое мнение!
Станислав Алексеевич всегда был жестким человеком на тренировках. Максимализм требований подчас приводил к бесцельному нажиму, к потере чувства меры. Не подумайте, что я об этом никогда не говорила вслух, когда каталась в его группе. Отнюдь. Я не боялась высказать свое мнение о перегибах на тренировках и в те времена. В 29-м выпуске «Тринадцатой страницы» еженедельника «Неделя» я писала о том, что «наш тренер Станислав Алексеевич Жук — человек, который многое сделал и еще многое сделает для фигурного катания. Его тренерские знания и методика превосходны. Правда, мы, ученики, считаем, что он чрезмерно требователен, а порой и излишне резок. Мы, взрослые, понимаем его, но дети-то все воспринимают иначе...»
И потом, чего только не простишь человеку, преданному работе, своему делу, идее, когда видишь, как он горит ради того, чтобы вместе с тобой создать прекрасный образ на льду!
Но во втором сезоне нам стало не до образов. Только бы сохранить то, что еще оставалось. И особенно тяжко приходилось мне, тут уж истинная правда. Я целый год смягчала резкости Станислава Алексеевича по отношению к Саше. Зайцев ведь ленинградец, из другой школы и другого воспитания. Он от крика «отключается», у него срабатывает психическая защитная реакция.
Но так вечно быть не могло.
Тренировки срывались.
Все мы нервничали. И это привело к катастрофическим срывам поддержек. Один раз я лечу вниз головой — кажется, спасения нет, а Саша все-таки вывернулся. Спасал меня до последнего. И спас, серьезно повредив себе ноги. А ведь травмы могло и не быть, если бы не чисто психическая наша усталость. Если бы не нервные потери...
И восстанавливаться нам уже не удавалось. Передышек от таких перегрузок почти не было. И я уже стала уставать. Не могу быть «громоотводом», «амортизатором»—не могу, и все тут.
В такой борьбе теряются и последние крохи взаимопонимания. Процесс этот — подчеркиваю — всегда обоюдный, но если ученики и заблуждаются иной раз, то ведь тренеру надо всегда сохранять до конца и бдительность, и чуткость, и прозорливость. И терпимость!
Меня много раз спрашивали, почему это я, никогда не срывавшая элементов, тем более в обязательной программе, на чемпионате мира 1974 года в Мюнхене вдруг прыгнула одинарный «сальхов». Простейший прыжок — а не одолела. Все тогда говорили: «досадная ошибка», «досадная ошибка»... Жук вообще заявил: «случайная помарка произошла...» А если правду говорить, то не эту ошибку допустили бы —■ другая бы случилась. Нервы уже были на пределе, издерганными были донельзя, а тут еще Станислав Алексеевич беспрерывно мне под руку говорит: «Что это ты улыбаться перестала? Где твоя улыбка? Начинай немедленно улыбаться!»
Музыка короткой программы в том году — из кинофильма «Неуловимые мстители» — совсем к улыбочкам не располагала. Мы даже со своим небольшим актерским опытом это понимали. Негде там улыбаться. Незачем. Да и не до улыбок нам.
Тренер настаивал: «Улыбайся. Улыбайся!»
И вот выходим на старт короткой программы. Ее мы любили как ни одну другую. В первый раз сами себе всю программу сделали, и музыку сами выбрали. Жук, конечно, кое-чтЪ поправил рукой мастера уже в самый последний период доводки композиции. Но мы гордились тем, что всю основную работу сумели проделать самостоятельно.
Один элемент делаем, другой. Уже в настроение попали. Пошла наша программа вперед. И тут на выезде из поддержки «лассо» вижу: чуть ли не на льду Станислав Алексеевич стоит.
Я, выступая, всегда периферическим зрением его вижу, а тут не могу оторвать взгляд. А он показывает: улыбайся! улыбайся! улыбайся! И сам изображает, как надо улыбаться. Я и начала улыбаться. И пока улыбалась — прыжок пропустила. Вышла из темпа. Не тот ритм подхода оказался. Разладился механизм, а когда опомнилась, поздно уже было. Доулыба-лась...
И ведь опытнейший тренер, сам катался. Сам на себе все прочувствовал. А ошибку допустил элементарную. Не должен тренер отвлекать своего спортсмена во время исполнения программы. Мысленно с ним кататься — может. Сопереживать — пожалуйста. Но отвлекать? Корректировать действия в сотые доли секунды? Да расскажи я про такое самому Жуку когда-нибудь раньше, он бы тотчас такую тираду произнес в адрес неумехи...
Видно, и у него предыдущий сезон нервы поиздергал.
Видно, и ему досталось.
Но ведь не мы же создали стрессовую ситуацию!
Наверное, все-таки случаются в спортивной жизни такие периоды, когда даже самые преданные, самые верные друг другу спортсмены и тренеры должны расставаться, потому что само развитие отношений разводит их в стороны.
После чемпионата Европы 1974 года в Загребе Станислав Алексеевич подошел к нам уже поздним вечером и сказал:
— Да, ваш план подготовки был, как показал чемпионат, получше...
Это признание стоило ему многого, и оно делает ему честь и как тренеру, и как человеку.
О чем, собственно говоря, речь, о каком плане?
Весь период подготовки к сезону 1974 года Станислав Алексеевич часто пропускал тренировки. Ранней осенью, когда уже начинала приближаться пора самых ответственных стартов, нам надо было срочно откорректировать план подготовки к ним. Жука на тренировках снова не было, и мы составили план сами. Затем я, набравшись смелости, поехала к нему домой, чтобы этот план согласовать и утвердить. Жук лежал в постели. Я долго и, как мне казалось, толково объясняла, почему нам хотелось бы, чтобы план был таким, а не другим. Объяснила наше общее состояние, нашу издерганность и общую усталость, ненужность дополнительных нагрузок при том уровне технической подготовленности, который нами был уже достигнут.
Жук слушал меня, слушал, а затем сказал безапелляционно:
— По вашему плану работать не будем!
— Но почему, Станислав Алексеевич?
— Я еще раз говорю: по вашему плану работать не будем!
— Станислав Алексеевич, этот план учитывает всю специфику именно вашей тренерской подводки к соревнованиям. Это не только наш план, это — по методике — и ваш план. Он может и должен быть нашим общим планом! Нам планы на наши и ваши делить ни к чему!
Жук стоял на своем:
— По вашему плану работать не будем!
Ну, тут и меня заело. И я сказала тоже безапелляционно:
— Нет, будем работать. И только по нашему плану!
После этого долгие месяцы мы лишь формально тренировались под присмотром Жука, потому что он только скользил по мне и Саше взглядом, а все свое внимание стал уделять другой паре, которую он создал и пестовал и на которую возлагал особые надежды,— Наде Горшковой и Жене Шевалов-скому. Именно на них он испытывал свои методы подготовки в том сезоне. Ничего не могу сказать о плане Нади и Жени, я и Саша в него особенно не вникали, хотя было и досадно, и стыдно, что тренер так небрежно обошелся и с нашим планом, и с нами самими. Но в Загребе на чемпионате Европы эта наша пара, третья в команде, провалилась. Она оказалась на пятом месте, не сумев составить конкуренцию двум парам из ГДР — Кермер — Остеррейх и Гросс — Кагельман. В итоге было принято решение на чемпионат мира послать более молодую и перспективную пару — Ирину Воробьеву и Александра Власова.
Именно после того, как взошли мы на золотую ступеньку пьедестала почета в Загребе, а Горшкова и Шеваловский остались за пределами призовой тройки, Жук и признал несостоятельность своего плана. Это еще был период, так сказать, «критического реализма». Но и он быстро закончился.
В том сезоне вообще велась очень сильная борьба за каждую десятую долю балла. Впервые пары из ГДР бросили вызов двум советским ведущим парам. На чемпионате в Загребе Кермер и Остеррейх завоевали серебряные награды, отбросив Смирнову и Уланова на третье место. Правда, через месяц на чемпионате мира они местами поменялись, но далее Люда и Алексей решили судьбу более не испытывать и ушли в балет на льду. Мы остались вообще одни в роли лидеров и отныне должны были нести эту ношу без всякой поддержки, беспрерывно в течение многих последующих лет выдерживая прямой нажим со стороны сильных соперников.
Все это позволило тогда известнейшему телевизионному комментатору двукратному чемпиону олимпийских игр в одиночном катании американцу Дику Баттону воскликнуть в своем репортаже патетически: «Все, господству русских в парном катании пришел конец!..» История показала, что он ошибся, стремясь желаемое выдать за действительное. Он не учитывал при этом наших с Сашей характеров, закаленных многими годами воспитания в советской школе парного катания!
Срыв прыжка в короткой программе заставил нас в Мюнхене выложиться без остатка. Все, что еще сохранялось в запасниках души и тела, было брошено нами для достижения победы. И хотя «шестерок» по сравнению с прошлым годом оказалось мало — только одна, какое-то удовлетворение мы испытывали: как-никак сумели перебороть судьбу, подготовившую нам такие испытания!
Выстояли! Что может быть радостнее для спортсмена? И тренеру только радоваться бы, что у него воспитанники оказались такими сильными,— ведь это он в них вложил эту силу, он их вырастил, он ведь «отец» своих спортивных «детей»! Пусть были и какие-то просчеты, недоразумения, но ведь в дружной, доброй семье все это сглаживается, все прощается друг другу для~ того, чтобы сохранить эту семью в добром здравии. И мы были вполне готовы к полному восстановлению того лучшего, что у нас, в нашей маленькой семье, было совсем недавно.
Не получилось.
Первые тренировки нового сезона стали продолжением худших тренировок предыдущего. Мы хотели улучшать наш стиль, искать новые повороты своей темы. Мы не хотели больше, чтобы наши личные творческие поиски проходили тайком, чтобы мы новые программы и показательные номера делали во время пауз, которые волей или неволей случались на тренировках. Нам памятен был еще прошлый сезон, когда концертную композицию на музыку «Кармен» мы ухитрялись создавать и репетировать в те минуты, когда тренер уходил звонить по телефону!
Мы приносили новую музыку — Жук ее даже без серьезного обсуждения отвергал. Он, правда, предлагал нам свои варианты, но они полностью сохраняли и старую схему, и старые движения. Все это мы уже делали, и не раз. Нового ничего не было. Рутина может засосать — мы это говорили себе каждый день. И мысль об уходе к другому тренеру все чаще стала посещать нас.
А обстановка накалялась. Как бы чувствуя нашу решимость или понимая, что мы стоим на пороге важного решения, Ста* нислав Алексеевич становился все более резок.
Доставалось мне... Но больше всего Саше.
Конечно, все это было несправедливо.
У каждого спортсмена есть свое «я». Мудрость и дальновидность каждого тренера заключается, как мы понимаем, в том, чтобы это «я» вытащить на свет божий, чтобы это «я» сделать ярким и сильным, запоминающимся. Шлифовка может быть и болезненной, не обязательно доставлять одни только сплошные удовольствия. Но вот уж чего нельзя делать, так это спортивное и человеческое «я» унижать и уничтожать. Спортсмен ведь и призван жизнью к тому, чтобы себя отстаивать в любой борьбе — пусть даже самой жестокой. Парадокс заключается в том, что Станислав Алексеевич как раз и научил нас этому в совершенстве!
Сезон наступал нам на пятки, и мы приняли решение. Новым своим тренером мы попросили стать молодого специалиста Татьяну Анатольевну Тарасову...
Саша: Да, конечно, Ире было намного труднее, чем мне. Многие годы работы вместе с Жуком, воспитание в его группе с детских лет, то хорошее, что тренер сделал для нее за эти годы, придали этому процессу исключительно болезненный характер. Она просто места себе не находила из-за постоянно нарастающего напряжения в наших отношениях со Станиславом Алексеевичем.
Мне было проще., К тому же у меня был и хороший опыт расставания с тренером. Я долго катался в Ленинграде под руководством Анатолия Никитовича Давиденко. У нас были прекрасные отношения. Я любил и уважал Анатолия Никитовича, доверял ему и как специалисту, и как человеку. И когда встал вопрос о переходе к Жуку, сам Анатолий Никитович утверждал меня в этом решении, помогал принять его, помогал снять то чувство вины, которое я, естественно, испытывал перед ним. Давиденко было тяжко в те дни, но он старался в первую очередь с меня снять тяжесть перехода.
Это совсем другой пример, хотя и дающий некоторый опыт перемещения от тренера к тренеру. Перемещения по восходящей.
Если отвлечься и посмотреть на процесс воспитания в обычной средней нашей школе, то мы увидим, как естественно и последовательно учителя младших классов передают своих учеников в руки учителей старших классов. Никто не делит заслуг. И если затем школьник становится отличным студентом, специалистом, то это заслуга всей школы. Нечто подобное существует и в спорте. И здесь тоже есть тренеры, которые всю жизнь работают с детьми, любят этот труд и готовят детей в «младших классах» со страстью ничуть не меньшей, чем их многоопытные коллеги, работая с чемпионами. Правда, здесь пути подъема ученика по ступенькам иногда совершенно непредсказуемы и точными закономерностями не отличаются. Но самое главное — схема перехода по ступенькам есть.
Тот же переход, который надо было осуществить нам, был совсем другим. Мы покидали сильнейшего тренера страны и собирались начать работу с тренером совсем молодым, еще не показавшим своего класса. Пусть работы его были интересны, пусть композиции вызывали у специалистов дискуссии, но ведь чемпионов Татьяна Анатольевна Тарасова еще не готовила. И руководство фигурного катания в стране, руководство Спорткомитета СССР было несколько встревожено: олимпийский цикл в разгаре, и судьба будущих олимпийских стартов волновала всех.
Конечно, можно было бы сделать попытку потренироваться самим. Некоторый опыт и такой работы у нас был. И не только личный, но и других пар. У всех перед глазами еще стоял печальный пример одной сильной и опытной пары (не буду сейчас называть имен), которая в один прекрасный день решила работать без тренера. Целиком и полностью самостоятельно. С помощью только видеомагнитофона, да иногда — хореографа.
Кончились такие тренировки печально. Не знаю как в других видах спорта, но в фигурном катании без тренера работать совершенно невозможно.
Вот как проходили «тренировки» у той пары, которая решила работать самостоятельно, с помощью лишь техники — видеомагнитофона. Вначале надо установить объектив видеомагнитофона так, чтобы он захватывал ту часть катка, где исполняется тот или иной элемент. Затем надо перемотать ленту магнитофона на нужный отрезок музыки. И та, и другая процедуры занимают сорок секунд, а то и целую минуту. Потом подъехать (уже включив видеомагнитофон) к партнерше и попробовать выполнить элемент. Потом вернуться к видеомагнитофону вдвоем, перемотать ленту и посмотреть, что же и как было исполнено. Это еще как минимум (в зависимости от того, какое упражнение выполняешь) минуты полторы, а то и две. Потом снова надо установить объектив видеомагнитофона, перемотать пленку магнитофона и т. д. и т. п. Да, еще чуть не забыл: просматривая видеозапись, надо же обсудить качество выполнения элемента, рассмотреть ошибки, проанализировать их. При этом партнеры не всегда сходятся в оценках и выводах, а главное — в методах исправления ошибок. Разгораются споры...
Тренировки потеряли всякую интенсивность, насыщенность. Объем работы в часах, возможно, и был велик, но, по существу, это была не работа, а психическое самоистязание, которое вело к утрате всякой спортивной формы.
К тому же видеомагнитофон вообще не может заменить человеческого глаза. Я, например, совершенно уверен в том, что даже если бы появился в фигурном катании сверхсовершенный, способный улавливать все нюансы, все детали нашей техники и нашего артистизма электронный глаз, то и тогда он не смог бы заменить нам ни тренера, ни арбитра. На льду катаются люди, их смотрят люди, восприятие выступления фигуристов тоже чисто человеческое и зависит от уровня воспитания публики, от степени развитости художественного вкуса, понимания спортивных элементов. Все это относится и к тренерам, и к арбитрам. Так разве же может быть отдано такое чисто человеческое дело машине? Ее беспристрастному и холодному суду?
А кроме того, сегодняшние видеомагнитофоны, будучи неплохим подспорьем в руках опытного тренера, отличаются тем, что как бы смазывают ошибки, делают их менее заметными. Иной раз смотришь после неудачного выполнения элемента видеозапись и думаешь: что же это тренер ко мне придирается, ведь выполнил все пвчти чисто? Ан нет. Ошибки были, и ошибки значительные, мы сами их знаем, а видеомагнитофон их «проглядел».
Эти мои размышления полностью относятся и к нашим телерепортажам. Я не говорю о качестве комментария, не об этом сейчас речь. Я говорю о том, что телевидение в какой-то мере выступает в роли великого иллюзиониста, стирая разницу в классе выступления, нивелируя скорости, скрывая ошибки тех или иных спортсменов. Таковы уж особенности телевизионной техники. И не учитывать их нельзя. Особенно, когда зрители вдруг начинают высказывать свою безапелляционную точку зрения, основанную только на телевизионном изображении.
Самотренировка, когда она становится самоцелью, когда она единственное орудие управления подготовкой спортсмена, способна превратить каток в подлинную «камеру пыток». И по этому пути, не сомневаюсь, не может пойти в спорте вообще и в фигурном катании в особенности ни один здравомыслящий человек.
Не пошли по этому пути и мы.
А свой выбор тренера мы сделали еще и под влиянием в некоторой степени эмоций: Татьяна Анатольевна Тарасова — человек нашего поколения, она обладает высоким творческим потенциалом, она не может и не хочет останавливаться на достигнутом уровне, старается расти, искать новое. Именно с таким человеком нам легче всего будет найти общий язык, установить и рабочие, и чисто нравственные, моральные, психические контакты. А тренерский опыт? Что ж, опыт — дело наживное. Да и у нас самих его было так много, что на первых порах вполне должно было хватить на троих!
Развитие событий показало, что мы оказались правы.
Кстати, наша разлука со Станиславом Алексеевичем пошла на пользу и ему. Он с новыми силами, новыми творческими предложениями бросился в бурный поток работы с молодым поколением. У него сразу «в рост» пошла совсем юная оди-ночница Елена Водорезова. Сразу заставила говорить о себе пара Марина Черкасова — Сергей Шахрай, которую в 1980 году после Олимпиады, в наше уже отсутствие, Жук привел к золотым медалям на чемпионате мира. Пусть эти высшие награды и оказались единственными у Марины и Сергея, разве это снижает уровень заслуг тренера, эту пару создавшего?
Второе дыхание, пришедшее к Станиславу Алексеевичу в те годы, помогло формированию новой молодой волны советского парного и женского одиночного катания. Процесс шел интересный, и он нужен был нашему фигурному катанию.
Переход к другому тренеру помог нам продлить свою активную творческую спортивную жизнь. Без этого мы просто не выдержали бы бесконечного повтора давным-давно намертво заученных схем.
В группе Татьяны Анатольевны нас ждала работа, которой ранее мы не знали и о существовании которой могли только догадываться. Мы не хотим сейчас сравнивать, какая была лучше и чей уровень приемов был выше в то время. Просто это была другая работа и уже от одного этого нам интересная. Раньше мы в основном занимались интенсивной технической «зубрежкой», иногда становившейся почти самоцелью, хотя фигурное катание с его двумя оценками, одна из которых ставится за артистизм, требует более гибкого и всеобъемлющего подхода. У Тарасовой тренировка была более творческой, ее главное внимание было сосредоточено на поисках новых композиционных ходов. Татьяна Анатольевна легко устанавливала контакты не только со спортсменами, но и с людьми искусства, в частности балета. И с их помощью часто принимала решения неожиданные, нестандартные. Этот налет артистизма на наших тренировках был нам крайне интересен, будоражил и нашу фантазию, позволял себя чувствовать раскованно. Собственная творческая значительность окрыляла нас.
Какими же живыми, увлекательными оказались все первые месяцы той работы! Мы искали музыку. Татьяна Анатольевна — тоже. Мы собирались вместе и слушали, слушали с упоением. Каждый отстаивал свое мнение, боролся за свой вкус, свое понимание роли музыкального отрывка в той или иной части программы. Мы отбирали то, что импонировало нам всем, находили компромиссные варианты для новых решений. Так день за днем — но удивительно все-таки быстро — шли поиски вначале музыки, а затем и эквивалентных ей движений.
Ира и Татьяна Анатольевна — натуры глубоко эмоциональные. Они в своих увлечениях меры иногда не знают. Окунувшись в музыку, взлетают под облака и начинают витать на крыльях фантазии. Я старался возвращать их на твердую почву спортивной практики и технического расчета. «Музыка — прекрасная. Самозабвение и растворение в ней — тоже неплохо. Но нам надо выступать на соревнованиях, поэтому давайте-ка сначала расставим наши элементы так, чтобы их удобно было выполнять. Давайте рассчитаем все детали и распределим силы, чтобы их хватило на то, чтобы эту замечательную и красивую программу донести до судей и зрителей»,— говорил я им без устали.
Может быть, извне это и выглядело неким брюзжанием, придирками, чрезмерной сухостью, но, представьте себе, вызывало живейший отклик и понимание и у Иры, и у Татьяны Анатольевны.
Споров было много. Обид не было.
Симбиоз, как выяснилось, оказался жизнеспособным, давшим быстро первые свои результаты. Было много проб — это неизбежно при поисках нового. Создавалось несколько вариантов короткой, а за ней и произвольной программы. И опять я выступал в роли контролера ОТК... Если говорить честно, мне это нравилось.
У нашей работы было как бы две стороны медали.
Сложность была и в нашем положении, и в тренерском.
Перейдя к новому тренеру, мы должны были доказать закономерность этого перехода новой техникой, новыми проявлениями своего стиля. Даже намного лучшей формой к началу сезона, чем прежде.
Татьяне Анатольевне тоже нужно было доказать, что она не польстилась па спортсменов с мировым именем, а оказалась тем специалистом, которому есть что сказать миру с помощью пусть и прошедших воспитание у другого тренера новых для нее спортсменов.
Первый экзамен мы держали на традиционном московском международном- турнире, где всегда исполняли короткую программу.
Ира: Я никогда особенно не прислушивалась к мнениям других. А тут интересовалась. За кулисами тренеры, фигуристы, бывшие спортсмены шли мимо — одни радостные, другие как бы озадаченные. Лица третьих вообще ничего не выражали. Некоторые старательно прятали нечто вроде ехидной улыбки. Наконец я не выдержала, остановила одного из своих давних друзей и спросила: «Ну, как?» И услышала обескураживающий ответ: «Да никак! Не лучше и не хуже». Честно говоря, я была даже расстроена: такие поиски «шли, такую музыку отыскали, столько нового придумали — и вот тебе на!
Общее мнение было однозначным: своего уровня мы не потеряли. Кому-то что-то понравилось, кому-то нет. Надо подождать, еще присмотреться к тому, что предлагают Роднина и Зайцев под руководством Тарасовой...
А для нас все это было сигналом к дополнительным действиям. Мы сделали выбор: раз такие отклики, значит, мы сами еще не все сделали, чтобы нас поняли. Надо отшлифовать каждое движение, каждый жест программ так, чтобы наши новые черты проступили зримо. Не направление, которое мы избрали, не наши новые композиции и находки оказались несовершенными, а наш уровень подготовки был еще далек от того, который необходим на новом этапе.
И мы как никогда ранее стали работать над шлифовкой программы, добиваясь отточенности жеста, полной слитности с музыкой. «Вы должны скользить не рядом с музыкой, а вместе с музыкой, раскрывая ее внутреннюю сущность, а не только ритм»,— Тарасова, отстаивая этот постулат, была бескомпромиссна. Да и мы сами понимали, что это абсолютно необходимо, если мы собираемся заставить всех замереть перед тем зрелищем, которое мы готовили.
На чемпионате Советского Союза нам это еще не удалось.
На первенстве Европы в Копенгагене мы уже ближе были к цели.
Именно на чемпионате Европы разгорелась, пожалуй, самая острая за все последние годы борьба за первое место. Роми Кермер и Ральф Остеррейх из ГДР решили именно в этом, предолимпийском, году дать нам настоящий бой. Никогда еще не были они так сильны. В прошлом сезоне Роми и Ральф на чемпионате Европы оказались вторыми, обойдя Смирнову и Уланова. Последующий отход на чемпионате мира на третье место отнюдь не обескуражил их. Наоборот, придал новые силы, сделал еще настойчивее, целеустремленнее.
Специалисты из ГДР не могли не знать, что мы сменили тренера, что за нами уже не стоит Станислав Алексеевич с его авторитетом, и решили, что это самый подходящий момент для наступления.
Ни разу ранее не имели Кермер и Остеррейх таких высоких оценок — в короткой программе и в произвольной. Они стояли совсем рядом с нами, но перейти грань мы им не дали. Судьи поставили паре из ГДР высокие оценки: 5,8 и 5,9. Но мы набрали еще больше — почти все 5,9 и три 6,0. В «Советском спорте» о нашем выступлении было написано так: «Уже в первой части программы с молдавской мелодией Роднина и Зайцев ошеломили огромной скоростью. Во время поддержки Ирина взлетела так высоко, что почудилось: она парит в воздухе, почти не опираясь на руку партнера. Каскады прыжков, подкрутка в три оборота не были самоцелью. Движения фигуристов сливались в ажурном рисунке...»
Нас очень порадовала фраза о том, что сложные элементы в нашей программе не являются самоцелью. Значит, нас начинают понимать, значит, новое постепенно пробивает себе путь. Нам бы хотелось добавить: не самоцель, а яркое средство для самовыражения!
Саша: К чемпионату мира 1975 года мы вышли на пик формы. Это было уже второе Ирино выступление на катке местного курортного центра «Бродмор». Ей были известны все каверзы, подстерегающие здесь фигуристов. Да и Татьяна Анатольевна в Колорадо-Спрингс бывала, выступала сама. Так что у меня было два отличных «проводника» по этой горной стране.
Акклиматизация прошла на этот раз сравнительно легко. Сил было много, подъем душевный — колоссальный. У нас еще оставалось время, чтобы побродить по живописным окрестностям, посмотреть на тренировки наших ребят и соперников. В Колорадо-Спрингс мы приехали неполным составом: в последние дни перед отъездом тяжело заболел Александр Горшков, ему сделали операцию, и место чемпионов в команде оказалось незаполненным. Его не отдали никому. Это было очень правильным, по-человечески справедливым решением. Тем самым наша команда как бы заявила: мы будем бороться за победу в танцах на льду, но место чемпионов мира и Европы занять сегодня не может никто.
В разгар чемпионата Людмила Пахомова и Александр Горшков, который после операции еле-еле успел восстановиться, да и то не до конца, прибыли в Колорадо-Спрингс. Однако в соревнованиях не выступали, только продемонстрировали свое великолепное «оригинальное» танго, которое со следующего года становилось обязательным для всех участников крупных международных соревнований.
Пахомова и Горшков благодаря принципиальной и стратегически верной позиции руководства команды (в первую очередь — Анны Ильиничны Синилкиной) были включены в международное турне чемпионов и призеров и выступали в нем с блеском, тем самым как бы делая заявку на победу в следующем, олимпийском, сезоне.
Не стану цитировать отклики на наше выступление, появившиеся в печати. Мы были довольны своей работой. И судьи оценили ее высоко: семнадцать раз нам дали оценку 5,9, один раз — 6,0.
Татьяна Анатольевна Тарасова, отвечая на вопросы журналистов, сказала так:
— Я была уверена на сто процентов, что Роднина и Зайцев справятся со своей новой уникальной программой. Спортсмены последовательно наращивали форму и подошли к чемпионату мира как к пику сезона...
Эта уверенность тренера, конечно, передавалась и нам — уверенность в верности избранного пути, уверенность в правильности найденных вместе новых решений!
Как же проходила борьба? Что можно сказать о ней — пусть даже очень бегло?
Соперники наши выглядели не так уверенно, как на чемпионате Европы. Вероятно, пик их формы прошел, да и проблемы акклиматизации оказались для них более сложными, чем для нас. В нашей команде на этот раз вслед за нами шли Ирина Воробьева и Александр Власов (они заменили Надежду Горшкову и Евгения Шеваловского, выступивших в Копенгагене неудачно), Марина Леонидова и Владимир Боголюбов. Им достались четвертое и пятое места.
Несмотря на внешнюю легкость, победа — особенно при выполнении произвольной программы — досталась нам нелегко. Вновь случилось неожиданное, вновь — препятствие, которого никто не ожидал, предвидеть которое, как это бывает в-спорте, совершенно невозможно.
...Это случилось в середине разминки перед самым выступлением. Катки в США несколько уже и короче наших, что связано с играми профессиональных хоккеистов, чьи правила несколько отличаются от международных и предусматривают иной размер ледового поля. Специально для фигуристов никто катки не расширяет, и приходится на ходу менять конструкцию программ (чтобы точнее уложить все элементы), сдерживать скорость (чтобы не врезаться в азарте борьбы в бортик и не вылететь вообще за пределы поля). Мы начинаем этот процесс переподготовки обычно еще дома, отмечая какими-нибудь вешками размеры уменьшенного поля, а уж на американском льду доводим эту работу до конца.
Вероятно, не все занимаются по такой же схеме, и поэтому выступления в США доставляют, помимо других хлопот, еще и связанные с «укладыванием» композиций по-новому. Это усложняет обстановку и на разминках. На сравнительно маленьком поле разминаются четыре или пять пар, так что развернуться просто негде. Такая теснота и привела к столкновению перед заключительными выступлениями.
Столкнулись сразу три пары. И Ира, помогая Воробьевой, получила тяжелую травму плеча. Вывих был моментально, так сказать, ликвидирован, плечо стало на место, но боль осталась. К середине программы она стала невыносимой.
Ира: Я поняла, что поддержку сделать не смогу, что у меня снова может повториться вывих. Спортсмены и врачи знают, чем это чревато. И, как мне показалось, очень тихо я попросила Сашу пропустить поддержку. И мы ее пропустили. Это был единственный элемент, который мы не сделали в Колорадо-Спрингс. Этот «просвет» оказался незамеченным: его легко задекорировать. Для опытных спортсменов здесь никаких проблем нет.
Мне казалось, что я прошептала Саше свою просьбу, что он понял ее по моим губам. Но выяснилось, что это было не совсем так. Журналисты на пресс-конференции спросили, что это я крикнула Саше во время выступления. Мне не хотелось говорить о своей травме, о боли, которую я испытывала. Радость от первой победы на чемпионате мира с новым тренером и новой программой перекрывала все. И я ответила коротко и с улыбкой: «Я его подбадривала...» Этот ответ вполне устроил всех, и журналисты получили возможность вновь подчеркнуть, как неутомимая Роднина успевает еще и помогать своему партнеру...
Об этой истории можно было бы сейчас подробно и не рассказывать, если бы она в то время не имела своего продолжения. И состряпала это продолжение одна из журналисток, которая часто пишет о фигурном катании, бывает на всех чемпионатах мира и Европы, вообще крупнейших международных соревнованиях, словом, обладает необходимым минимумом информации. Имя этой журналистки Сандра Стивенсон, она представляла тогда лондонский журнал «Спортсуорлд».
Что же это было за «журналистское продолжение»?
Газета «Советский спорт» в январе 1976 года дала достойную отповедь выдумкам С. Стивенсон, показав их довольно явственный антисоветский душок. Мы же оставляем за собой небольшой комментарий сугубо спортивного характера.
«В статье Стивенсон «Застывшие улыбки», опубликованной журналом «Спортсуорлд», перечислено нежало громких имен,— писал «Советский спорт»... — Есть в этой статье и имена советских фигуристов — Ирины Родниной, Ирины Воробьевой, Александра Зайцева и Александра Власова. В какой же связи упоминаются лидеры советской сборной?
«Таящееся в спортсменах нервное напряжение нередко вырывается наружу,— пишет Стивенсон.— Лучший пример тому — инцидент, который произошел на последнем чемпионате мира. Во время разминки ленинградская пара Воробьева и Власов исполняла поддержку. Когда Ирина была уже наверху, стоявшая рядом крепко сбитая брюнетка ударила Александра плечом. В результате и Воробьева, и Власов упали, ударившись о барьер. Если бы эта брюнетка была не Ириной Родниной, феноменальной и эгоистичной чемпионкой из Москвы, ее бы немедленно дисквалифицировали. Позже между Воробьевой и Родниной произошел не менее жаркий инцидент в раздевалке»...
Журналисты из «Советского спорта» попросили тогда двух Ирин прокомментировать эпизод, который так «шокировал» английскую журналистку.
«Ирина Роднина: Я отлично помню эту тренировку на льду Колорадо-Спрингс. В тот момент на катке находилось несколько пар, в том числе фигуристы из других стран. Однако журналистка из Лондона полностью исказила факты. Я не только не сбивала Иру Воробьеву, а, наоборот, ловила ее после того, как во время поддержки она падала на лед.
Ирина Воробьева: Совершенно верно, я тоже запомнила этот момент. Одна из пар, проезжая рядом, помешала Родниной выполнить прыжок, а мне с Сашей Власовым — исполнить поддержку. Я летела сверху и могла бы сильно удариться. Но Роднина подстраховала, что называется, поймала на лету и спасла меня от травмы.
Ирина Роднина: Мне кажется, что английский журнал поступил бестактно не только по отношению к советским спортсменам...
Ирина Воробьева: И еще мне хочется сказать, что в нашей сборной команде встретились настоящие рыцари, верные друзья. Я уже три года выступаю за нашу сборную и не раз убеждалась, насколько благородно, тактично ведут себя наши старшие друзья — чемпионы мира и Европы, с каким вниманием опекают они дебютантов...»
В заключение статьи было интервью с Анной Ильиничной Синилкиной:
«Лично у меня статья в английском журнале «Спортс-уорлд» вызывает глубокое чувство возмущения. Автора этой статьи мы знаем довольно хорошо. Уже не впервые Стивенсон с упорством, достойным иного применения, пытается бросить тень на репутацию советских фигуристов и доказать недоказуемое. Мало сказать, что многие положения статьи Стивенсон представляют собой полнейшую чушь — они к тому же носят провокационный характер, особенно в отношении Родниной... Стивенсон с особой злобой пытается очернить советских чемпионов, тренеров, выступает с нападками на судей. И сам мир фигурного катания она стремится представить в самом искаженном виде. Наша Всесоюзная федерация выражала уже протест по поводу клеветнических выступлений Стивенсон, и он был поддержан в Международном союзе конькобежцев...»
Вот такое было продолжение и завершение столкновения на льду нескольких пар во время чемпионата мира в Колорадо-Спрингс. Автор статьи в довершение ко всему даже не понимала сугубо спортивных, технических моментов (или сделала вид, что не понимает), связанных с трудностями для всех участников из-за катка меньших, чем обычно, размеров. Но когда уровень профессиональной компетенции невысок, его пытаются компенсировать другим.
Саша: Тут был еще один момент, чрезвычайно важный, с которым мы столкнулись впоследствии уже во время подготовки к Олимпиаде в Лейк-Плэсиде. В преддверии Олимпийских игр закулисная борьба, попытки предварительно распределить медали, оказать нажим на судей, на специалистов, даже на обычную публику возрастают во сто крат. Не были исключением и месяцы, предшествовавшие Играм в Инсбруке. Статья Сандры Стивенсон была одной из самых заметных, пытавшейся посеять зерна вражды между спортсменами, грубо нарушить принципы олимпийской солидарности и дружбы. Об этом уже сказано. А мы сами из всего этого сделали выводы, которым свято были верны впоследствии и которыми делимся с другими, выступая уже в ином качестве. Именно твоя сила, неуязвимость, умение вести борьбу честно и открыто, твоя контактность и открытость у людей, мягко говоря, иного склада могут вызвать злобную, внешне как будто и ничем не мотивированную реакцию. Если же разобраться получше, то тайное всегда становится явным, надо сохранить только спокойствие и достоинство.
Отличное выступление на чемпионате мира, признание нашего нового курса окрылили нас, вселили новые надежды, укрепили доверие между нами и Татьяной Анатольевной. И мы говорили себе: вместе мы можем еще очень много сделать для того, чтобы прогресс парного катания не прекращался ни на миг! И мы создадим новые программы, новые показательные номера — силы и желания для этого есть, хоть отбавляй.
В этой главе мы много пишем о своих ощущениях, решениях, намерениях, показываем, как сложно давался нам переход к новому тренеру. А что сам наш новый тренер Татьяна Анатольевна Тарасова? Что она испытывала? Что думала? Какие у нее были мысли, когда решался вопрос о нашем переходе к ней?
Нам запомнилось ее интервью именно на эту тему, которое было опубликовано в «Комсомольской правде»:
— Почему Роднина и Зайцев пришли именно к вам?
— Я интересовалась этим. Они говорили, что у меня каждый год у учеников новые программы — произвольные и показательные и что им это очень нравится...
— Значит, к вам их привели не только взаимные симпатии?
— Нет, конечно. Я знала их только как хороших спортсменов и лишь подозревала, что Ира к тому же и очень интересный человек. Первое время мне было работать с ними страшно. Дней пять я просто смотрела и молчала. Сложно вносить коррективы в чужой труд. Ведь не я учила их, не я сделала чемпионами. И, быть может, мне нужно было смотреть и вникать дольше, но на носу был сезон. А значит, надо готовить новую программу, придумывать элементы, подбирать музыку. Эта напряженная работа нас объединила.
...Они старались мне помогать. Правда, я не могла навязывать им свои планы и систему тренировки, но можно было советовать, отстаивать, убеждать и... делать по-своему. И потом, они просто фанатики, и с ними так интересно на льду!»
|
