Tulup.ru - Клуб любителей фигурного катания

Глава 4. Наш первый сезон

Страницы: 1234567891011121314   
 

Когда исчезла музыка * Оставаться или не оставаться? * Неожиданный вариант * Смотрины на льду * Локоть друга * «Калинку» надо оставить! * Жребий брошен * Спринтерский рывок на пьедестал * Рекорд и его уроки

Если бы нас попросили в самом общем, самом сжатом виде охарактеризовать наш первый сезон, мы бы сказали, что это был сезон преодоления. Или — сезон выживания! Жизнь беспрерывно ставила перед нами все новые и новые, порой абсолютно неожиданные, задачи. И нам часто приходилось решать их буквально на ходу, подыскивая ответы на самые каверзные вопросы в считанные доли секунды. А уж на пике сезона нас поджидало такое испытание, которое выдержать и самому опытному спортсмену, думается, трудно. Именно поэтому и хочется уйти от хронологии первого нашего сезона и рассказать о том, что уготовила нам судьба на чемпионате мира 1973 года в Братиславе...

Музыка «вырубилась» внезапно. В середине произвольной программы. Никто не понял, что произошло.

Ира: Мы так и не уловили, в какой же момент исчезла наша музыка. Помню только оглушительную тишину — секунд пять-шесть. Я не прислушивалась ни к чему, потому что дальше шел ЭЛЕМЕНТ! И когда мы выполнили его, я услышала.

Не музыку. Аплодисменты. Они уже не смолкали до самого конца. Становились все громче и громче. В аплодисментах были свои приливы и отливы — до и после каждого прыжка, вращения, дорожки шагов. Это создавало своеобразный ритм. У нас вся программа имела свой ритм, и публика поняла и прониклась им.

Внезапно у меня как бы открылись глаза.

На соревнованиях лиц на трибунах ни до этого вечера, ни после я не видела. А тогда увидела. Отдельные лица. Улыбки дли выражение обеспокоенности. И по сей день вдруг в памяти иногда возникает одно из тех лиц. Кто они, эти безвестные фители, поддержавшие нас? Немолодая уже женщина, прижавшая руки к груди? Девчонка, вскочившая с места и поднявшая руки над головой? Парень в спортивной куртке, побелевший от волнения и сжавший кулаки? Я их помню и благодарна им.

Кончилась быстрая часть и началась медленная. Здесь мы переводим регистр. Когда звучит музыка, переводим. Но сейчас ее нет, и Саша продолжает мчаться так, как будто торопится поскорее закончить программу.

— Куда ты бежишь? — кричу ему на ходу.— Отдыхай! Отдыхай же! Музыки нет, будем ее петь...

И мы пели нашу программу до самого конца. Потом, когда я смотрела на нас на экране телевизора, я видела, как шевелятся наши губы, угадывала свои слова.

В эти минуты я, откровенно говоря, не обращала внимания только на судей. Заметила у бортика Шука на его обычном месте. Он что-то крикнул — увидела рот, раскрывшийся в крике,— но ничего не услышала.

Когда закончили, руководитель судейской бригады Карл Эндерлин подозвал нас к себе:

— Есть два варианта выхода из этой неприятной ситуации. Первый — вы получаете те оценки, которые мы можем поставить за эту демонстрацию программы. Но учтите, вы большую часть ее катались без музыки, и оценки будут снижены. И второй — после окончания соревнований вы получаете право на повторный прокат. Выбирайте!..

— Нет,— сказала я.— Ставьте те оценки, которые мы заслужили. Которые заслужили без музыки...

Я знала, что еще раз не прокатаюсь. Ведь наша программа была сверхсложной — и не только по тем временам. Мы сами с ней еле-еле справлялись. И не думаю, чтобы кто-нибудь тогда мог бы ее исполнить. И когда Эндерлин еще раз предложил нам кататься повторно, я повторила категорически: «Нет!»                                                                                          |

В это время и публика, увидев заминку и поняв, что идут не очень понятные для нее переговоры, начала волноваться. Оценку нашу выстрадали и зрители. Наша оценка уже становилась и их оценкой. Я догадалась об этом. Догадались, вероятно, и все судьи. Вердикт их был почти единодушным —J 5,9. Большего ожидать и нельзя было, учитывая снижение оцен|-ки, предусмотренное правилами тех лет.

Кстати сказать, этот случай заставил Международный союз конькобежцев внести дополнение в правила соревнований. Теперь уже такое повториться не могло бы...

Саша: В Братиславе, когда оборвалась музыка, мы вначале двигались по инерции. Что случилось, ведь не знали. Может, внезапно уши заложило? И вообще, мало ли что может быть...

Потом поняли, что музыки не будет. Слышим, как коньки режут лед,— значит, не оглохли, не потеряли слух.

Тишина стояла просто гробовая. А потом у публики оцепенение прошло, начались аплодисменты. Дальше — громче. Овация заменила музыку и помогла докататься до конца.

Был момент, когда нас спас только опыт Иры. Единственно правильная реакция в единственно отведенную нам жизнью секунду. Когда от быстрой части переходили к медленной, я понесся вперед так, будто перепада ритма и не было. И тут, слышу, говорит она мне (я ее голос в любом шуме расслышу, на тренировке даже шепот с противоположного конца катка разобрать могу): «Спокойно. Отдыхай».

Это сразу вернуло меня к реальности. И дальше мы, напевая свою мелодию, выполняли программу, не пропуская ни одного элемента, даже самого сложного. И азарт к концу появился.

Когда закончили, смотрим на секундомер — 5 минут 7 секунд. Всего на одну секунду катались меньше, чем было, положено под музыку. Значит, внутреннее ощущение ритма, приобретенное нами на тренировках, отсчитывало наше точной спортивное время. Программа была отработана так, что хоть ночью подними — прокатаем и все положенное сделаем.

Дальше пришлось держать характер. Потому что главный судья бригады Карл Эндерлин предложил нам два варианта. Он еще во время катания, после того как музыка пропала, пытался нас остановить. Но мы с Ирой, не договариваясь специально, а только взглянув друг на друга, решили: будем кататься до конца, а уж потом пусть решают... Эндерлин объяснил нам, что требуют правила в таких случаях.

Ира сказала жестким голосом:

— Нет, перекатывать не будем.

И даже когда Станислав Алексеевич подбежал к тому месту, где мы вели переговоры с Эндерлином, и несколько растерянно внес свое предложение — перекатать с того места, где оборвалась музыка,— Ира снова сказала категорически: «Нет!»

Стоя у выхода на лед, мы видели, как Эндерлин ходит от судьи к судье и объясняет каждому, как им следует поступить в соответствии с правилами. Потом зажглись оценки. Я увидел, что почти все они 5,9, и пожалел только об одном: не установили мы нового рекорда по количеству наивысших оценок. Не сомневался, что «шестерок» было бы еще больше, чем на чемпионате Европы месяц назад.

Конечно, теперь такой неприятный случай уже просто невозможен. Наученные нашим опытом, руководители ИСУ внесли дополнения в правила. Теперь, если музыка оборвалась, руководитель бригады обязан остановить спортсменов и предоставить им «перекат» в конце соревнований. Всю ответственность за музыку возложили на хозяев соревнований. Спортсмены только сдают им свои пленки или пластинки, а они уже должны позаботиться обо всем остальном...

Мы начинаем главу с того, что случилось в Братиславе, чтобы подчеркнуть: за девять месяцев наших общих тренировок мы установили рекорд скоростной подготовки современной пары и выхода на чемпионскую орбиту. Такого до нас не удавалось никому. Сейчас мы понимаем, что были — если уж говорить откровенно — исключением, подтверждающим общее \ правило. Настоящую спортивную пару надо готовить долгие) годы. Натаскать на определенную группу элементов можно достаточно легко, создать стереотип программы — тоже. Но только ПАРЫ все равно не будет. Ибо в нашем понимании cnop-j тивная пара нечто гораздо большее и серьезное, чем два спортсмена, катающиеся рядом и выполняющие те или иные элементы парного и одиночного катания. Об этом мы будеа: говорить на страницах книги не раз и не два. Это, если хотите, наша идейная платформа, несмотря на то что сами мы всего за девять месяцев прошли от первой совместной тренировки до золотых медалей первенства мира.

Девять месяцев назад..:

Начало апреля 1972 года...

Канун нового сезона...

Дни, когда Станислав Алексеевич Жук предпринимает первые шаги для того, чтобы создать новую пару...

Ира: После чемпионата мира в Калгари недели две в Москве я просто отдыхала. Решение для себя приняла окончательное и бесповоротное: кататься больше не буду. Надо закончить институт физкультуры, а потом... Дальше мои планы всерьез выстроены не были. Подумывала о том, чтобы стать тренером, работать с детишками. Мысль эта вызывала в душе приятный резонанс, мне нравилось думать об этом. И две недели блаженного отдыха, в котором я так нуждалась после сотрясения мозга в Калгари, остановили для меня стремительный бег спортивного времени.

Иногда звонил Станислав Алексеевич:

—  Как себя чувствуешь, Иришка?

В вопросе был еще один — невысказанный. Я отвечала:

—  Хорошо...

А про себя думала: «Ну чего он. звонит? Решение принято, кататься я больше не буду. Надо ему искать другую ученицу». Словом, я не колебалась.

Потом Станислав Алексеевич позвонил и сказал, что ищет мне партнера. Кое-кто уже есть на примете. Не хочу ли я подъехать на каток и посмотреть. Я ответила упрямо:

—  Нет, не хочу. Я ведь уже сказала, что это был мой последний сезон и кататься я больше не буду.

Прошло еще несколько дней. Я уже отдохнула. Побывала в институте. Договорилась о сдаче экзаменов и зачетов, пропущенных из-за соревнований. И здесь меня вновь застал Станислав Алексеевич:

—  Ириш, на катке у нас сейчас Саша Зайцев. Ты его знаешь. Я тебе его однажды показывал, ну, тот, что с Олей Давиденко катается в Ленинграде. Надо его посмотреть.

Я ответила, что приеду. Парень все-таки из Ленинграда примчался, его-то зачем обижать. Приду, посмотрю, но ответ будет таким же: кататься я закончила. Я была уверена, что от фигурного катания меня уже отделяет дистанция огромного размера.

На льду я увидела высокого, стройного фигуриста. Он носился перед Жуком. Потом начал прыгать. Прыжки у него были очень высокими и легкими. Я даже немножко растерялась и подумала: «Что же я с таким прыгучим партнером буду делать?» Подумала и испугалась: ведь я уже как бы заранее соглашалась, что буду кататься в паре с Сашей Зайцевым.

И Жуку я сразу же сказала:

—  Что же я буду делать с таким прыгучим партнером?.. ■— А это уж посмотрим,— ответил Жук, тоже как бы автоматически получив мое согласие на работу в паре с Сашей.

Так вот все и началось...

Саша: Последние два года я катался в паре с Олей Давиденко — дочерью моего тренера. Мы заняли десятое место на чемпионате страны, строили планы на следующий сезон. И в это время Жук предложил попробовать свои силы в его группе. Почему он обратил внимание на меня? Ума приложить не могу. Мы с ним на эту тему впоследствии не говорили. Помню только, зимой на соревнбваниях в Риге мне передали, что Жук хочет по мной поговорить. Встреча тогда не состоялась. Мы поговорили по телефону только после Олимпиады в Саппоро. Жук сказал, чтобы я ждал его звонка, и весной — точно помню, что 14 апреля,— он позвонил мне в Ленинград и попросил, чтобы я в тот же день в шесть часов вечера был в Москве во Дворце спорта ЦСКА на тренировке. Мчался в Москву и гадал, для чего же я нужен Жуку: может быть, поставит в пару с Надей Горшковой, а может, с какой-нибудь другой молодой партнершей. Наверное, Жук хочет создать новую пару, чтобы попробовать через несколько лет заменить Роднину и Уланова,— такое предложение уже само по себе почетно.

Ровно в шесть я стоял на льду, а через несколько минут увидел, что пришла и Роднина. Я показывал — по три раза — все, что умел. Прыгал, естественно, в одиночку. Прыгать я люблю, и на той тренировке прыгалось мне удивительно легко. И тут увидел, что Жук с Родниной о чем-то говорят, и впервые до меня дошло, что Жук решил меня в пару с Ирой поставить. С чемпионкой!

Со льда мы пошли — уже вместе с Ирой — в зал.

— Показывай, что ты умеешь. Давай, давай, не стесняйся! — Жук гнал меня через все парные элементы так, будто торопился, будто время уходило от нас навсегда.

Мы попробовали с Ирой поддержки — чисто технические вещи парного катания. Ира оказалась потяжелее моих бывших партнерш, хотя одна из них неуловимо и была похожа на нее. Возможно, это сходство и вызвало у Жука в свое время ассоциации, которые потом и привели к решению пригласить меня в партнеры к Ире?

Повторяю: на вопросы такого характера ответить за самого Жука не могу, поскольку в те дни говорить на эти темы времени просто не было.

Да, вес Иры был для меня великоват. Физических сил оказалось у меня маловато. Но взрывная сила была. Взрывная сила... Думаю, что это такое, подробно объяснять не надо: если бы мне надо было вес тянуть долго, постепенно, потребовалась бы чисто физическая сила. Но в фигурном катании партнеру нужен взрыв, секундное приложение силы. Аи! —и все. Такая сила во мне, вероятно, от природы заложена. К тому же Ира сама запрыгивала, и это должно было облегчить мою задачу при выполнении поддержек.

Облегчать-то облегчало, но поддержки с Ирой надо было делать технически совсем не так, как с бывшими моими партнершами. Ее запрыгивание даже усложняло мне задачу.

На полу это не очень чувствовалось. Мы с поддержками справились легко. Но потом, на льду, мне долго пришлось вырабатывать оптимальный вариант движения, который позволил делать все поддержки удивительно легко. Векторы ее и моих сил совпали, и это производило на зрителей волшебный эффект непринужденности и воздушности поддержек.

Однако до этого еще было очень далеко.

После тренировки в зале мы снова вернулись на лед. Попробовали парные элементы. Некоторые получились, некоторые нет. Но, видно, и Станислав Алексеевич, и Ира остались довольны. Меня отправили отдыхать в пансионат ЦСКА, ставший на многие месяцы моим постоянным жилищем, и велели на следующий день явиться на первую настоящую тренировку.

Я, конечно, слышал, что у Жука тренироваться тяжело, но такого не ожидал. Несколько часов гонял он меня по льду, а когда закончили, я себя в зеркале не узнал — половина Зайцева осталась. И это было только начало.

Честно говоря, я был поражен, с какой жадностью и Жук, и Роднина набрасывались на работу. Как даже простейшие элементы чистили по сто раз. А я, знавший сложные прыжки, оказывается, многих элементарных шагов не знал. И надо было параллельно учить все. Станислав Алексеевич и особенно Ира — надо отдать им должное — не поставили между мной и собой никаких барьеров. Старались на равных выяснять и устранять пробелы в моем спортивном образовании. Чтобы не было обидно и в то же время чтобы я горел вместе с ними на работе!

Ира: После первых же поддержек в зале я поняла, что у нас должно получиться. ДОЛЖНО ПОЛУЧИТЬСЯ! Как только это поняла, жгучая радость переполнила меня: неужели я уже все сказала в фигурном катании, что за чепуха какая-то, рано мне бросать, я покажу еще такое, чего никто не показывал на льду. А с Зайцевым непременно получится, я поверила в него с первых же шагов.

Когда надели коньки, когда попробовали ездить вместе, я сразу почувствовала, как отличается Саша от моего бывшего партнера. Стали в позицию «килиан», сделали несколько шагов, и вдруг у меня как будто второй мотор появился. Не тормоз, как раньше, а второй мотор! Это Зайцев «включился»!

И еще одно: когда каталась с Лешей, я после тренировки почти больной себя чувствовала. Нет, не от перегрузок. У Леши, закончившего и музыкальную школу, и музыкальное училище, фаланги пальцев были «стальные». Как схватит за талию, вынося на поддержку, так сплошные синяки остаются. Сколько ему ни говорила, ничего не мог с собой поделать. Хватка — автоматическая.

Ну вот, скажет читатель, начала Роднина своего бывшего партнера охаивать — то ей было не так, это было не так. Нет, меньше всего хочу я Лешу, с которым стала четырехкратной чемпионкой Европы и мира, олимпийской чемпионкой, охаивать. Все это — рабочие трудности. Они есть у каждого. И спорт тем и хорош, что, скажем, в любой команде — пусть даже самой маленькой, как наша (два фигуриста плюс тренер),— учит людей лучше понимать друг друга, координировать свои усилия, свою психику. Контактность спорт очень развивает. А если не получается контакт, то не всегда люди виноваты — существует ведь и такое понятие, как несовместимость.

Вообще, в первые недели я чаете проводила параллели между новым и старым партнерами. Мне это очень нужно было, потому что вырабатывались новые стереотипы движений, и они требовали досконального знания всех плюсов и минусов Зайцева. Жук мне очень доверял в таком деле. Я, по существу, уже тогда была как бы вторым тренером. И интенсивная работа только подхлестывала мою любознательность и воображение. Глядя на Сашу, я думала о том, что хотя Уланов и выглядел со стороны более атлетичным, но его тянуло больше в лирику. Ему скоростное, вихревое катание по системе Жука не очень импонировало. В душе у него звучали другие струны — не хуже, не лучше — просто другие. Отсюда и частые конфликты с тренером. А я, надо заметить, почти всегда была тогда на стороне Жука. Зайцев же идеально подходил для той задачи, которую ставил Станислав Алексеевич. Саша тоже любил скорости, ему хотелось быстрее всех мчаться к финишу, он чувствовал скорость, и надо было ему только помочь нарастить ее.

А теперь хочу сказать самое главное. Сильным оказался Зайцев. Таким сильным, что с системой сверхнагрузок Жука справился. У нас многие уходили, не выдержав. А Зайцев мог выдержать все. У него мышцы легкоатлета — длинные, сухие. И характер особенный. Меня Жук как воспитал: сделай что задано и еще чуть-чуть. А у Зайцева внутри контролер-автомат: только мотор начинает работать с перебоями, только допустимую нагрузку превышаем, как идет сигнал остановиться и переждать. Это в Саше мне напоминает особенности организма маленьких детей — бегают они без устали именно потому, что умеют вовремя расслабиться, перевести дух. Получается это само собой, автоматически. Так и у Саши. И это его качество, кстати, спасало в последние годы и меня.

Но я забегаю вперед. Первая неделя общих тренировок вызывала в нас самих необычайный внутренний подъем. Еще, еще, еще... Еще один элемент выучили... Еще одна поддержка получилась... Еще одно вращение идет синхронно... Жук сидел с нами на катке с утра до ночи. Общий порыв захватил нас всех.

Через неделю Станислав Алексеевич сказал, что на следующей тренировке он хочет нас показать руководству фигурного катания, специалистам. Пусть и они дадут свою оценку: получается новая пара или не получается? Я до сих пор не понимаю, зачем тогда это было сделано. Наверное, Станислав Алексеевич хотел получить дополнительную поддержку. Или сомневался и хотел преодолеть свои сомнения с помощью других? Переложить часть ответственности на других? Ну, это уж вряд ли, Жук не из тех, кто свою ответственность передоверяет, я сужу об этом по опыту той, давней, нашей работы.

Догадки догадками, а пришли на каток и Анна Ильинична Синилкина, и Валентин Николаевич Писеев — заместитель начальника Управления зимних видов спорта, отвечавший за фигурное катание, и ведущие судьи... Народу на трибунах оказалось много. Мы показали то, что уже сделали. Я увидела в конце тренировки счастливое лицо Анны Ильиничны — и мне было достаточно. Нам тогда задали один вопрос, очень симптоматичный: «Сколько же вы месяцев катаетесь вместе, если у вас так получается?» И я ответила, улыбаясь: «Сколько дней, лучше спросили бы, сколько часов?» Никто не верил, что прошла неделя, как мы стали на лед...

Саша: Даже мы сами верили очень слабо. А Жук, он волновался, пожалуй, больше всех. Признаться, это меня тогда очень удивило. Меня на тех смотринах выручило то, что я никого из нашего начальства не знал. Даже фамилии мне мало что говорили. И я катался перед ними совершенно спокойно. В этот день и решилась окончательно наша судьба: быть новой паре!

Пошли, так сказать, трудовые будни. Я перевез свои вещи из Ленинграда. Перевелся в московский институт. И полностью переключился на новую жизнь. Сказать, что она была нелегкая, — язык не поворачивается. Она была невыносимая. Надо быть одержимым, чтобы так тренироваться, как мы. Перелистывая свои дневники, записи тех дней, мы убеждаемся, что нагрузки были рекордные, уму непостижимые. Днем у нас был перерыв часа на три: пообедать, поспать. Так поверите, просыпался и думал: какое же это время дня, утро или вечер, на какую тренировку мне идти — на утреннюю или вечернюю? Но держался. Видел, что и Ире не легко, что ей приходится вместе со мной проделывать азбучную работу, то, что она давным-давно освоила и теперь повторяет только ради меня.

Чтобы прикататься, всегда надо освоить большой объем черновой работы. Она малоинтересна, и надо быть человеком с богатой фантазией, чтобы находить свежие нюансы именно в ней. Ира всегда их находила. И Станислав Алексеевич тоже находил, из запасников своего тренерского мастерства он извлекал иовые и новые сокровища и щедро отдавал их нам.

Тренировочный поток нес меня, кружил, давил, не давал перевести дыхание. И в результате произошло то, что и должно было произойти. Я отупел. Перестал воспринимать информацию. Это хорошо известно в школе, когда на ученика в новом классе обрушивается масса сложных уроков, домашних заданий. С чем-то школьник справляется, а что-то ложится мертвым грузом, так и неосвоенное. И в итоге начинает школьник идти ко дну. Нужно время, чтобы переварить все, что получил.

Как ни странно, но мне помогла... травма ноги. На короткое время я попал в госпиталь. Правда, Станислав Алексеевич быстро меня оттуда извлек и вернул на лед, хотя врачи и говорили, что мне нужен покой не меньше чем на две недели. «Надевай коньки и просто скользи, быстрее вернешься в строй!» И тренер оказался прав. А может, прав был и мой организм, который мог это выдержать. Эксперимент в чистом виде не поставишь, а результат — налицо. Так это или не так, но несколько дней вынужденного отдыха помогли мне вобрать в себя то, что я узнал и понял за это время. Это ведь очень важно, чтобы спортсмен не просто усвоил, а осознал, что и для чего ему нужно, что дали и что дадут те тренировки, которые он ведет, пока еще полностью доверяясь указаниям тренера.

Травма испугала нас. Неужели все наши старания пошли прахом? Неужели сезон уйдет от нас? А вышло наоборот: после госпиталя я стал тренироваться еще интенсивнее, грамотнее, можно сказать, профессионально точнее и умнее.

Ира: Но до этого мы себе устроили еще одно переключение скоростей. В начале лета, когда мы уже проделали очень большой объем работы, было решено, что мы уедем отдыхать на юг. Все-таки я после чемпионата мира передышку сделала недостаточную. Начали сказываться последствия сотрясения мозга в Калгари. Голова кружилась, болела — и не только от усталости. Врачи советовали сделать передышку. Да я и сама понимала ее необходимость.

Первую неделю отдыха я ничего не делала. Только спала. Загорала, плавала. Читала. Но Саша тренировался. У него был целый план общефизической подготовки, исполнение которого в обычных условиях заняло бы несколько месяцев. А через неделю мы взялись за работу вместе, обнаружив в себе колоссальную энергию и всю ее направив на тренировки. План был заброшен. Он был настолько перевыполнен, что сегодня даже страшно вспомнить об этом. Спустя много лет, когда все наши пары стали ориентировать на те объемы наших тренировок — 1200 часов в год,— мы сами выполняли около 600 часов. Даже в 1980 году, накануне Олимпиады, на подготовку ушло чуть больше 600 часов. «Сколько часов ты подписываешь в своих планах?» — спросил у меня перед Олимпиадой в Лейк-Плэсиде один из руководителей Спорткомитета СССР. Не моргнув и глазом я ответила: «С каждым годом все больше и больше...»

Каждая конкретная задача требует своей конкретной отдачи, своего конкретного планирования. И каждая пара имеет свою специфику, свою физическую готовность, свою психическую закалку. Что было хорошо и доступно в 1972—1973 годах, то даже нам шло во вред и было не нужно спустя несколько лет. О других парах я говорить не берусь...

Была и еще одна причина, из-за которой я так интенсивно работала даже на отдыхе и старалась прыгнуть выше головы. Тогда я о ней не говорила никому, даже Саше, с которым мы уже находили общий язык. Она казалась мне такой необъяснимой, такой странной, что поверить в нее до конца я так и не смогла.

Причина эта - разговор с тренером перед отъездом на отдых. Я помню почти каждое слово, сказанное им,— настолько он потряс меня этой беседой. Я постараюсь изложить ее с возможно большей точностью. Мы задержались после тренировки, и Станислав Алексеевич без особых околичностей начал говорить о том, что работать ему с нами особого смысла нет.

Почему?

Да просто потому, что тренеру лучше всего взять учеников, никому еще не известных, и сделать из них чемпионов. Тогда и скажут: вот это работа тренера, вот это подлинный творческий поиск!

Я поверить не могла в то, что это говорит мне мой тренер, которому я так была предана, которому я так верила и продолжала верить. Для чего же тогда было возвращаться на лед? Ведь я уже приняла пусть и тяжелое, но казавшееся мне единственно правильным решение больше не кататься. Для чего мы морочим голову Саше, вытащив его из Ленинграда?

К чему вся наша совместная работа?

К чему все поиски нового стиля?

Разговор у нас получился долгим. И я решила, что мы сделаем все, чтобы переубедить Станислава Алексеевича. Мы докажем ему, что работа с нами открывает и для него новые творческие перспективы. В конце концов, мы ведь с ним не привыкли делить, где его работа, а где моя. Никогда раньше не делили и сейчас делить не будем. У нас общая великая цель, и мы просто обязаны ее достигнуть.

Я говорила Станиславу Алексеевичу:

— Вы ведь меня сами учили никогда ничего не делить в нашей общей работе. Что же изменилось в нашем общем деле?

Жук ничего тогда ответить мне не мог. И я решила, что просто сказал он это под влиянием настроения, что и сам, подумав, пожалеет о сказанном. А пока мы должны работать еще больше, чтобы вернуться в Москву в самой лучшей форме...

Саша: Осенью мы поехали на совместный сбор с чехословацкими фигуристами. Там удивлялись, как можно столько тренироваться. Первые дня три наши друзья тренировались вместе с нами, тренировались, как мы. Потом начали брать «тайм-ауты». К концу сбора часть тренировок мы проводили в одиночестве.

Наши коллеги не выдержали.

В Чехословакии состоялся и первый наш старт перед широкой аудиторией — показательные выступления. Правда, у нас еще не был готов ни один концертный номер — времени не хватало этим заниматься. Публика встретила нас хорошо, но выступили мы в первый раз явно неудачно. В короткой программе или сорвали, или выполнили плохо почти все элементы. Наверное, на первом выходе сказалась и психическая усталость: на тренировки нас еще хватало, а на выступления на людях — нет. Но уже на следующий день, при повторных показательных выступлениях, катались лучше. Потихоньку и к публике стали привыкать.

Сразу после возвращения домой нас поджидало более серьезное испытание. Каждую осень, приблизительно в октябре, сборная команда страны собирается вместе на контрольно-установочный сбор. В течение двух-трех дней проверяется готовность кандидатов в сборную, качество их летней и осенней работы, просматриваются новые программы. А поскольку новые программы демонстрируются на людях, это уже почти соревнование.

В том, 1972 году такой сбор проходил в Запорожье. Ехать нам не хотелось. Усталость давала себя знать. Но мы ее перебороли. И не пожалели.

Каждая тренировка, каждая разминка превратилась в подлинное состязание. Мы выходили на лед вместе с Людмилой Смирновой и Алексеем Улановым только для того, чтобы побеждать. Вот две пары делают поддержку — сравнивайте, кто лучше. Вот тодес — сравнивайте. Пошли прыжки, комбинации прыжков — проверяйте, у кого их больше, у кого выезды чище...

Ира: Нам эта борьба была по душе. Про усталость забыли. А тут еще немножко пыла добавило то, что Люду и Лешу, как более титулованных, поставили завершать концерт. Конечно, титулов у нас с Сашей на двоих было в два раза меньше, но сложных элементов, выполненных чисто, — как раз наоборот. И публика нас поддерживала намного энергичнее — считала, наверное, что при распаде пары Роднина — Уланов пострадавшей стороной оказалась я. Как бы там ни было, а уже на следующие показательные нас с соперниками поменяли местами. Пусть маленькая, местного значения, но все-таки победа. И мы торжествовали ее.

Были и показательные выступления в Москве. Народу приходило превеликое множество. А на традиционный международный турнир зарубежные специалисты приехали, чтобы посмотреть, как идут дела у двух новых советских пар. У нас было впечатление, что и здесь мы добыли победу. Публика болела за нас. В те дни вышла на экраны новая серия мультфильма «Ну, погоди!». И зал по-доброму заулыбался, когда кто-то на трибунах после нашего выхода крикнул: «Ну, Зайцев, погоди!»

Мы поняли эту поддержку. И это тоже прибавило сил, которые, казалось, уже были на пределе.

Особенно тепло зрители стали принимать восстановленную «Калинку». Дело прошлое, но я была категорически против того, чтобы мы с Сашей исполняли этот танец. Я говорила Жуку, что нечего старую одежку напяливать на новую пару. Мне казалось, что со старым танцем восстановятся и старые отношения в паре. Что старый танец — это и инерция стиля.

Жук доказывал, что это не так. Убеждали меня в том, что надо восстановить «Калинку», многие мои друзья. Зайцев оставался в стороне от этих споров. Ему было не до этого. Да его и не особенно спрашивали: быть или не быть снова «Калинке»? Это не значит, что у него не было своей точки зрения. Была. У Саши всегда есть своя точка зрения на каждое событие, происходящее в фигурном катании. Он так до конца и не полюбил «Калинку».

Нас убедила в необходимости катать «Калинку» реакция публики. Тут был еще и психологический момент. Взяв «Калинку» себе, наша пара как бы забирала себе и эстафету побед. И это зрителям импонировало. Они с восторгом приветствовали любимый танец. Чуть только раздастся тонкий звуковой сигнал, как зал начинает аплодировать. Словом, не могли мы не пойти зрителям навстречу.

Не знаю, возможно, здесь и не место, но не могу я не сказать и о дальнейшей судьбе «Калинки». В 1980 году Станислав Алексеевич решил отдать эту музыку своим молодым воспитанникам для группового номера. На лед выходили две, а то и три пары и показывали несколько элементов, ритмично двигаясь в такт. Танец «Калинка» стал совсем другим...

Каждый танец в фигурном катании создается для определенного исполнителя. При этом учитываются дарование фигуристов, их способности, понимание музыки. «Калинка» в свое время была поставлена с учетом, так сказать, моего сценического портрета. Лично я, теперь уже как тренер, никогда не стала бы такой танец отдавать кому-нибудь при жизни нынешнего поколения фигуристов. Тем более делать его групповым, полностью тем самым стирая индивидуальность исполнителей.

...Между прочим, просматривая газетные вырезки за много лет, я нашла интервью «Лед, фантазия и труд», которое дал газете «Московская правда» Станислав Алексеевич в декабре 1973 года. Тогда оно мне в руки не попало, и, может быть, к лучшему. В этом интервью Жук ни много ни мало сказал о том, что вместо Александра Зайцева в нашей паре мог бы выступать и Евгений Шеваловский. К чему было такое заявление — непонятно. Помимо всего прочего, оно было абсолютно беспочвенным — я никогда не собиралась выступать вместе с Женей, об этом речь вообще не шла. Но творческое кредо тренера С. А. Жука в этом заявлении для меня ныне просматривается довольно четко. Особенно если брать следующие его пары, которые катаются в одной манере, в одном стиле, по одной схеме. Да, в таких парах легко менять партнеров — что и делается на показательных выступлениях. Да, в таких парах отыскать индивидуальный почерк трудно. Да, в таких парах в любой момент можно — по воле тренера — кого-нибудь изъять и заменить.

Но только приведет ли это к прогрессу парного катания? Сделает ли его более разнообразным? Интересным? Нестандартным?

Поле для творческих дискуссий — огромное. И мы еще к этой теме вернемся — в другой главе.

А сейчас перейдем к конкретному разговору.

О конкретной новой паре.

Мы сразу наметили наш точный курс. Если бы Саша просто заменил Уланова, это было бы очень плохо. И Жук, и я отлично понимали это. И когда мы начали работать вместе, мы сделали огромный шаг вперед по сравнению с прежней парой. Были разучены несколько элементов высочайшего класса, в том числе и «лутц»-шпагат в три оборота, который всегда вызывал восторг зала и специалистов. В программе появились новые связки элементов, комбинации прыжков и поддержек. Раньше прыжок в два с половиной оборота был нестабильным, а теперь не было случая, чтобы мы его не исполнили на крупнейших соревнованиях. Да и сам внешний облик пары, наш почерк стал более индивидуальным, ярким. Никакой другой наш фигурист не смог бы никогда войти вместо Зайцева в э т у пару. Не смог бы в силу своих технических, физических и артистических возможностей. И говорить об этом было бессмысленно.

В те дни почему-то больше внимания обращали на Сашу — ему надо подтянуться, ему нужно еще много расти, чтобы... и т. д. и т. п. Станислав Алексеевич тоже часто говорил: «Основная трудность в том, что я должен предугадать, сумеет ли Александр разучить к определенному сроку тот или иной элемент. Я вынужден идти на риск, вставляя в программу те элементы и связки, которые мой ученик пока еще не умеет делать...» Все верно. Действительно Зайцеву надо было проделать колоссальный объем работы. Но и мне ведь надо было ее проделать. И мне в эти дни надо было переучиваться. Учитывались лучшие стороны обоих партнеров, чтобы пара была крепка коллективной силой. Саша помог мне в прыжках. Я помогала ему устранять элементарные дефекты техники — ведь у него по сравнению со мной ледовые нагрузки до этого были во много раз меньше, ленинградские фигуристы испытывали «дефицит льда».

У нас в те дни было немало добровольных помощников.

Саша: Особенно нужны были советы мне. Я уже сказал, что Ира привыкла сама запрыгивать на поддержку. Это у нее осталось от прошлого. А у меня от прошлого остался чисто индивидуальный расчет поддержки: я поднимаю, я фиксирую вес. За все в поддержке отвечаю я. И получалось так: начинаем поддержку, Ира взлетает легко, я выношу ее вверх и... не могу удержать. Две мощные силы, а толку мало. Выход подсказал мне опытнейший спортсмен Георгий Проскурин, с которым мы дружили с тех времен, когда оба выступали под флагом «Динамо». Мы часто встречались на сборах, тренировались в одно время, и не было таких секретов в технике парного катания, которыми Галя Карелина и Георгий не поделились бы щедро со мной и моей партнершей.

Именно Проскурин впервые сказал, что при заходе на поддержку надо делать лишний шаг. А потом и Петр Петрович Орлов, бывший тренер пары Жук — Жук, повторил мне: «По ходу тебе надо заходить под нее. Лишний шаг делать, что ли. Внеси поправку. Попробуй — только один щаг лишний, а может получиться удачно».

Очень помог мне в те дни и Александр Горелик, бывший воспитанник Жука. Он часто заглядывал на тренировки, ему было интересно, как идет работа с новой парой. Станислав Алексеевич — человек эмоциональный. Ему хотелось прыгать через ступеньки. Показал — сразу сделай. Не сделал — несколько громких слов. Еще раз не сделал или недопонял — еще громче становится объяснение. Мне это терпеть было очень трудно. Если на первых порах я как бы отупел от нагрузок и почти не обращал внимания на резкости, то потом, постепенно войдя в ритм, стал на них реагировать. А Горелик, видя, что я завожусь, не раз и не два подходил и говорил: «Терпи. Ебля кричит, значит, болеет за тебя, хочет работать. Хуже, если начнет молчать. Я уж знаю, поверь. Так что терпи».

И я терпел, потому что видел, как быстро растет наша пара. Для пользы дела я все что угодно мог бы вытерпеть.

Но главным моим наставником, конечно, стала Ира. Я ведь ничего и никого в Москве не знал. Она меня и в театры, и на концерты стала водить. Она помогла в институт перевестись. Она постепенно перезнакомила меня со всеми своими друзьями, и это тоже очень помогло поскорее сладить новую пару.

Ира: К началу сезона короткая программа у нас шла нормально. Сложнее было с произвольной. К серьезной работе над ней приступили довольно поздно. Почему? Объясню. Можно на «отлично» выполнить различные сложные прыжки, поддержки, вращения, добиться идеальной синхронности, и тем не менее программа в целом не будет волновать ни специалистов, ни судей. Это потому, что ее замысел чужд самим исполнителям, не вложили они в новую композицию свою душу. Чтобы такого не случилось, надо хорошо знать творческое лицо и возможности обоих спортсменов. Знать самим спортсменам, знать тренеру. Только через полгода после начала совместных тренировок нам стали ясны и конструкция, и характер произвольной программы.

Забегая вперед, я процитирую, что писала Тамара Москвина в газете «Советский спорт» после того, как мы на чемпионате страны в Ростове-на-Дону прокатали первую нашу «про-изволку» и стали чемпионами: «Дуэт Роднина и Зайцев исполнил произвольную композицию, которая, на мой взгляд, представляет новый шаг в развитии сложности фигурного катания. Напомню, что фигуристы исполнили прыжок в два с половиной оборота, целую серию прыжков и поддержек с большой амплитудой, подкрутку в два с половиной оборота. Значительно вырос темп быстрых частей... Сохранить лучшие качества Ирины Родниной как партнерши тренер С. А. Жук был обязан. Вместе с тем новый партнер Александр Зайцев с его индивидуальным рисунком внес необычную тональность. А это позволило включить в композицию такие яркие элементы, как двойной «аксель».

Есть ли резервы, которые еще не реализованы? Да. И это обусловлено тем, что было мало времени для обкатки программы. По-моему, Зайцев может кататься лучше, ему надо исправить ошибки в осанке и некоторых жестах...»

Саша: Замечание справедливое. Действительно на чемпионате Советского Союза мы катались не совсем чисто, были и „ сбои. Случайными их назвать нельзя, хотя если говорить о чисто технической стороне дела, то мы к чемпионату подошли во всеоружии.

Одна из причин сбоев была объективного характера. На льду Дворца ЦСКА мы обычно тренируемся до или после армейских хоккеистов. Понятно, что в этом Дворце, что бы там ни говорилось, на первом плане хоккеисты ЦСКА — чемпионы страны, основа сборной команды СССР. Для хоккеистов и готовится лед на этом катке. Лед для нас, фигуристов, сравнительно жесткий, не очень быстрый. К такому льду мы привыкли, такой и диктовал нам свои скорости, свои технические детали.

В Ростове-на-Дону лед был совсем другим. Он гораздо мягче, он подготовлен специально для фигуристов. Это лед скоростной, по нему несешься так, что и остановиться трудно.

На ростовском льду мы почти не тренировались, а посему и не смогли скорректировать свои усилия, свои движения. На разминке и коротких тренировках мы не укладывались в каток—так нас «разносило». И приходилось беспрерывно сдерживать себя. Тут уж не до осанки и точности жеста, особенно мне, еще не прошедшему горнило серьезных испытаний и не выработавшему психических стереотипов.

Была еще одна причина, конкретная, вызвавшая сбой во второй половине программы. Эффектная комбинация вращений, как выяснилось в последний момент, не вписывалась на этом скоростном льду в программу, нас выбрасывало, «разрывало». Не каждый раз, конечно, но вероятность срыва элемента увеличилась. Нам же необходим был высокий уровень надежности. И по предложению Станислава Алексеевича мы этого элемента в программе решили не делать. Вместо комбинации вращений — обычное вращение.

Тут-то и сказалась моя неопытность.

Вышли на лед, вылетели на его простор. Все делаем, все получается. Прыжки легкие. Лед сам катит, а я «работаю» как никогда. Столько сил, столько энергии вкладываю в каждый шаг, что, наверное, вдвое превышаю необходимые затраты. Ничего не могу с собой поделать — так стараюсь. И уже к середине программы ноги затекли. Я стал их чувствовать, думать о них.

А к этому времени комбинацию вращений надо делать: стереотип конструкции в мозгах сидит. Я успел забыть, о чем договорились на последней разминке. Захожу на комбинацию, а Ира, которая никогда ничего не забывает, начинает делать обычное вращение. Естественно — сбой. А поскольку у нас в программе одно движение логически вытекает из другого, то мы сорвали и начало дорожки шагов.

Однако не растерялись.

Быстро нашли общий ритм. Вышло это почти автоматически, что потом и порадовало: значит, становимся настоящей парой, если можем так быстро понять друг друга.

Мы катались первыми в сильнейшей группе. И потом могли посмотреть, что же показывают наши главные конкуренты — Люда Смирнова и Алеша Уланов. Катались они довольно уверенно. Линии были. Интересные элементы, связки. Оба они в паре оказались пластичными, да и музыка — итальянская — им шла. Но вот хода было маловато. Поддержки получались трудно — а ведь это первый парный элемент. Публика встретила их хорошо, но мне показалось, что нас — лучше...

Ира: Это было время, когда боролись не просто две спортивные пары — два стиля боролись. Если мы стали как бы олицетворением динамичности и экспрессии парного катания, то Люда и Леша попытались противопоставить нам (вместе с тренером Виктором Николаевичем Кудрявцевым) стиль, я бы сказала, романтический, построенный на тонкости линий и лиричности. Вероятно, и сами характеры ребят, и их взаимоотношения диктовали выбор такого стиля.

Наша конкуренция и выступления на чемпионате страны вызвали множество дискуссий, благо это было время, когда о стилях фигурного катания велись энергичные дискуссии в прессе и высказывались мнения прямо противоположные — даже если речь шла о лидерах, чемпионах. И эти споры, разные точки зрения, интересные сравнения, параллели, советы помогали расти. И не только нам, молодым фигуристам, которые обязательно должны пройти и испытание газетной критикой, детальным разбором выступлений, трезвой и публичной оценкой качества мастерства.

У меня хранится целая подборка высказываний о том, как шла борьба на чемпионате. Что тогда было показано и как оценено. Работа судейской бригады тоже ведь обсуждалась и читателями, и специалистами. Не сомневаюсь, что и сегодня подборка материалов, напечатанных в «Неделе» под общим заголовком «Судить, не судить», вызовет определенный интерес.

«Уважаемые товарищи из «Недели»!

Фигурное катание — в наши дни спорт необычайно популярный. Благодаря широкоразвитой сети абонементных школ к нему приобщены тысячи людей. Мамы, папы и бабушки, проходящие курс наук вместе с юными фигуристами, совсем неплохо разбираются в технике исполнения элементов и композиционной стройности программ. И вот, присутствуя благодаря телевидению на соревнованиях в Ростове-на-Дону, эта грамотная публика удивляется невнимательности судей. Оценка 5,8 балла ставится обычно за почти безупречное катание. С. Четверухин, например, не сорвал ни одного элемента и получил 5,8 балла. А за что давались такие же оценки в парном катании? Если бы оценивать технику только одного из партнеров, то, пожалуй, можно согласиться с судьями. Но ведь спортивная пара — это дуэт, вся прелесть которого в раскрытии взаимоотношений людей.

Мы думаем, пара Л. Смирнова — А. Уланов выглядела свежее, интереснее других. Их произвольное катание было на более высоком уровне. А оценки... И это не единственные издержки судейства на нынешнем чемпионате. Необъективность судейства — уже тенденция. Соревнования проводятся как бы по заранее подготовленному сценарию, где чемпионом становится тот, кого перед выступлением очень хвалит комментатор. Это вредит воспитанию юных граждан, которые прекрасно понимают, какие оценки должен был бы получить тот или иной спортсмен».

М. Уфимцева, Ленинград. М. Вурлакова М. М. ДРЕЙ, заместитель председателя Всесоюзной коллегии судей по фигурному катанию:

Надо сказать, что обе пары (речь идет о нашей паре и Л. Смирновой и А. Уланове.— Прим. авт.,) — явление исключительное в нашем фигурном катании, своего рода спортивный уникум, и оценивать их надо, опираясь на самые тонкие нюансы мастерства. Известно, что эти пары составлены из двух старых. Сейчас одна пара (я говорю о сочетании Роднина — Зайцев) неукоснительно следует традициям прославленного прежде дуэта Роднина — Уланов. Пара же Смирнова — Уланов оказалась в более сложном положении. Они — представители противоположных стилей.

Первая пара может быть условно названа чисто спортивной по методу катания, высокотехничной. Во второй доминирует лирическое начало, артистизм. Смирновой и Уланову приходится тратить на выработку своего общего стиля больше времени, чем их соперникам. Идет отделка, поиск особого, знакомого лишь фигуристам да опытным судьям, чувства локтя на льду. На ростовском чемпионате было очевидно некоторое превосходство Родниной и Зайцева. Они выглядели спортсменами с более сложившимся почерком, четко построенной, слаженной композицией, с высокой технической и физической подготовкой, с очень высоким уровнем хореографии. На них сработало и психологическое превосходство...

В выступлении же Смирновой и Уланова ощущалась некоторая скованность. Создалось очень благоприятное впечатление от построения программы, отличной хореографической школы (у них превосходный балетмейстер Л. Панова), однако в отдельных элементах высшей сложности (в поддержках, к примеру) чувствовались небольшие шероховатости...»

К.К.ЛИХАРЕВ, лауреат Ленинской премии, профессор МВТУ, судья международной категории:

В последние годы президиум судейской коллегии и Федерация фигурного катания проводят большую работу по повышению квалификации судей, по выработке у них единого критерия оценок всех возможных ошибок спортсменов. Широко используются видеомагнитофоны, при помощи которых судьи на семинарах многократно просматривают запись исполненных спортсменами программ, видят исполнение в замедленном темпе. Во время соревнований судьи ведут личный протокол с подробным описанием основных элементов и допущенных спортсменами ошибок. Потом рефери и его ассистент проводят подробный анализ судейства всех арбитров и оценивают объективность и техничность каждого...

Очень часто болельщики считают себя достаточно тонкими знатоками своего вида спорта. Они хотели бы влиять и на нас, судей. Но ведь этого не позволяют себе даже квалифицированные спортсмены, специалисты. Непонятно, как можно взять на себя смелость говорить от имени миллионов телезрителей...»

А. Н. ГРИБОВ, Герой Социалистического Труда, народный артист СССР:

«Когда по телевидению передавали репортаж о фигурном катании из Ростова, я обратил внимание на реакцию публики. Как артист, я очень хорошо знаю, что такое зритель и что значат его оценки, будь то в театре или на стадионе. Так вот, на ростовских соревнованиях публика реагировала, что называется, в унисон с судейской коллегией. Выло заметно, как дружно приветствовались переполненным залом оценки, особенно после выступления фаворитов.

Должен заметить, что в отличие от некоторых состязаний за рубежом, которые мы теперь часто смотрим на голубых экранах сидя дома, видны четкость нашего судейства, отсутствие резких расхождений в присуждаемых тем или иным спортсменам баллах. Очень чувствовалась высокая требовательность всех наших арбитров и на минувшем чемпионате Союза».

...Я не собираюсь сейчас комментировать и письмо в редакцию, и заметки, сопровождающие его. Хочу лишь восстановить в какой-то мере атмосферу тех далеких дней, дать почувствовать читателю вновь ее аромат, ее страсти и споры. И еще напомнить результат того чемпионата: мы были первыми, вторыми стали И. Черняева и В. Благов и только третьими Л. Смирнова и А. Уланов. Правда, уже на чемпионате Европы через месяц Люда и Леша легко обыграли наших серебряных призеров и стали там вторыми. А мы впервые вместе завоевали высшие награды и при этом получили рекордное количество оценок 6,0.

Саша: С прогнозом о том, что мы победим на чемпионате мира и Европы, впервые выступил знаменитый тренер из ФРГ Эрик Целлер. Это очень уважаемый в мире фигурного катания человек, он руководит Союзом профессиональных тренеров, в свое время он подготовил такую замечательную пару, как неоднократные чемпионы мира и Европы Марика Килиус и Ганс-Юрген Боймлер. Вот его слова, сказанные в конце года в Москве: «Ирине Родниной и ее новому партнеру уже сейчас удалось достичь почти идеального единства и гармонии. Они выступали в самом современном стиле, демонстрируя классические элементы на высочайшем уровне. У меня нет сомнения, что именно эта пара выиграет чемпионаты Европы и мира...»

Восторженными были отклики прессы сразу после чемпионата Европы. Я приведу несколько из них, потому что в те дни они имели для нас огромное значение, утверждая в избранном пути.

«Генераль-анцайгер» (Бонн): «5 тысяч зрителей, пришедших в «Айсштадион» Кёльна, встретили невиданный доселе фейерверк труднейших прыжков и сложнейших комбинаций бурей оваций... Они удивили не только зрителей, но и самых взыскательных судей!»

Агентство ДПА: «Родниной и Зайцеву все удавалось в этот вечер. Свой номер они начали в невиданно быстром темпе, который сохранили до конца выступления, продемонстрировав наивысшую технику. Головокружительные прыжки сменялись прекрасно исполненными пластическими фигурами, а темпераментная Ирина излучала такую неистощимую энергию, что обворожила всех. Все поблекло в этот вечер перед Родниной и Зайцевым...»

Это был первый наш выход на широкую международную арену вместе с Ирой. И вообще, я впервые попал в такой город, как Кёльн. В шикарный отель, где размещались лучшие фигуристы Европы. Внешняя сторона не могла не оказывать своего психологического давления. Все внове, все краски сверхъярки, звуки сверхгромки. Ира и Жук не отпускали меня от себя. Они были для меня как бы ориентиром и психическим громоотводом. И я справился с собой довольно быстро. Я и раньше ощущал в себе способность противостоять психическим стрессам. Врожденное свойство, что ли? Не пойму никак. Но факт, что оно было и до того, как стал в пару с Ирой.

Это очень важно для фигуриста и для спортсмена вообще — стартовать так, чтобы не тратить силы на какие-то раздражающие и отвлекающие факторы. Сколько я ни разговаривал с ребятами, каждый настраивается в последние минуты и секунды по-разному. И для меня их личный опыт неприемлем. Многие стараются побольше думать о чем-то радостном, приятном. Может, о семье, о любимой девушке или каком-нибудь счастливом прокате, пусть даже не соревновательном, а чисто тренировочном. Надо только даже мышцами почувствовать подъем тех минут. Наверное, это не так легко при шумном зале, в лучах прожекторов возвращать минуты счастья.

А что касается меня, то я вообще стараюсь ни о чем не думать. Уйти в себя — не знаю, как лучше сказать. Возможно, «выключиться»? Не думать ни о чем! Не видеть ничего! Скользить глазами, не останавливаясь ни на одном ориентире. Пробежка глазами по трибунам, превратившимся в некую однородную поверхность. Как будто гладишь поверхность абсолютно ровную, без зазубринок, шероховатостей, гладишь, и она настолько отшлифована, что даже ничего не чувствуешь. Такое вот ощущение вызываю перед стартом.

Недавно я услышал, как один из тренеров наставлял своего ученика — совсем еще молодого, необстрелянного, но холерического темперамента — перед самым стартом. Тренер говорил приблизительно так: «Будь тупее. Тупо делай каждую фигуру. Никаких реакций. Думай о себе как о постороннем. Отключись». И я подумал: значит, не я один такой. Значит, есть такие приемы и у других, и они тоже приносят пользу.

В Кёльне, когда подходил час старта, меня уже не интересовало и не волновало ничто из окружающего мира. Соперники были бледными тенями. Музыка исчезла. Я был замкнутой средой. И Ира это мое состояние очень хорошо понимала.

То ли поэтому, то ли мы уже окончательно созрели как пара, но на чемпионате Европы нам удавалось все до последней мелочи. Был ход, был размах, была удаль. Мы щедро отдавали зрителям то, что было накоплено. И нас поняли все. Отсюда и такое множество оценок 6,0, на которые так скупы судьи.

Для меня все это еще продолжало оставаться в глубине души неким чудом, и множество оценок 6,0 я тоже воспринял как продолжение чуда.

Ну, а как мы заканчивали сезон, вы уже знаете по началу этой главы. Могу только дополнить наш рассказ о выступлении в Братиславе еще одной небольшой, в общем, поучительной историей. Выступала на чемпионате мира американская пара — брат и сестра Марк и Мелисса Мелитано. Неплохая была пара, мне удалось увидеть их, когда они вышли на старт уже после всех участников. Вышли не по воле жребия, а по воле судейской коллегии.

Жребий их поставил на лед одними из первых в группе сильнейших. Выехали, замерли. Включилась музыка. Поехали. (Я конспективно излагаю то, что мне рассказывали, сам я в этот момент готовился за кулисами.) Только сделали несколько шагов, как Марк неожиданно остановился. Никто не понял почему. Подъехал к рефери, что-то показал. Поговорили. И снова пара вышла в центр катка и замерла в стартовой позе. Вновь музыка, вновь разгон, первый элемент, и вновь Марк и Мелисса останавливаются. Партнерша что-то поднимает со льда, и оба они, раскрасневшиеся, чем-то крайне взволнованные, едут к рефери. Снова объяснение, снова разговоры. На этот раз пара покидает каток.

Говорят — я сам не слышал,— что было объявление по радио, что Мелитано дана возмож-ность сделать повторный прокат после всех участников. Организаторы предупредили: если со стороны зрителей попытки помешать спортсменам будут возобновлены, соревнования закончатся при закрытых дверях и без зрителей.

Не знаю, мешал американцам кто-то кататься или не мешал,— не в этом дело. А вот то, что они сами себе сорвали выступление на чемпионате,— это чистая правда. Не совладали с нервами. Дали им разгуляться. И в результате — крайне неудачное катание, множество сорванных элементов и место, далекое от призового.

Для меня это тоже был один из уроков, который запомнился на всю жизнь. Во всяком случае, если сейчас этот пример срыва психологической настройки немедленно, без подсказки пришел на ум,— значит, отложился в памяти. И во все последующие свои чемпионаты я никогда не нарушал своих собственных законов настройки: видел, что получается, если не следуешь золотым заповедям!..

После чемпионатов Европы и мира 1973 года мы постепенно стали понимать, что многие наши ощущения, мысли, наблюдения принимают общий для нас характер. Мы не говорим уже о том, что даже язык стал у нас вырабатываться общий: на тренировках и соревнованиях отпадала нужда в длительных объяснениях — достаточно было одного-двух слов, чтобы становилось понятно, что и как нужно сделать. Иной раз и слов не нужно было — так мы стали понимать друг друга.

Заканчивался первый наш общий сезон. Заканчивалась пора формирования пары, создания ее общей спортивной философии, идеи, подхода к сложным и порой противоречивым явлениям окружающего нас мира. Пара начинала существовать именно как ПАРА, как неразрывная общность людей, идущих вместе к большим и значительным целям.

Несомненно, что это и было самым значительным нашим достижением в этом сезоне. Достижением, которого в паре Род-нина — Уланов так и не удалось достичь за добрых шесть лет совместного катания.

Всего девять месяцев мы катались вместе. Наши результаты назвали рекордными. Но уже на следующий день после чемпионата мира мы сказали друг другу, что сделанное — только начало пути.

 
Роднина И. К., Зайцев А. Г. Олимпийская орбита. — М.: Физкультура и спорт, 1984. — 302 с, ил.
Разделы
Олимпийская орбита (Роднина И. К., Зайцев А. Г.)
Разминка перед стартом
Глава 1. Беглый взгляд в недалекое прошлое и ближайшее будущее
Глава 2. С первым партнером
Глава 3. 1972. Саппоро. Олимпиада-1
Глава 4. Наш первый сезон
Глава 5. К новому тренеру
Глава 6. 1976. Инсбрук. Олимпиада-2
Глава 7. Гордое имя - Спортсмен!
Глава 8. Возвращение
Глава 9. 1980. Лейк-плэсид. Олимпиада-3
Глава 10. В сборной команде страны
Глава 11. Наша большая семья
Глава 12. В новых ролях - к новым олимпиадам!
Интервью после финиша,
Вход


Имя
Пароль
 
Поиск по сайту

© Tulup 2005–2024
Время подготовки страницы: 0.019 сек.