 Почему не стали они чемпионами? И такой вопрос тоже иногда может услышать тренер. В самом деле, почему спортсмены А или Б не поднялись на высшую ступеньку пьедестала почета? Ведь они были талантливы. Были артистичны и очень спортивны. В их распоряжении были и сложные трюки, и высокая скорость. И даже красивы они были внешне, что тоже немаловажно в фигурном катании, в особенности если это умело подчеркивается.
Словом, почему, имея все данные для того, чтобы стать фигуристом самого высокого класса, спортсмен тем не менее им не стал?
Непростой, очень непростой это вопрос. И тренеру не только ответить на него, но даже рассуждать с самим собой на эту тему подчас и болезненно и неприятно. Потому что талант, не ставший чемпионом, — это еще и тренер, который не смог преодолеть сопротивление материала, не смог найти какие-то оригинальные ходы в ситуациях, казалось бы, тупиковых. Это, кстати, вовсе не означает, что тренер сложил оружие и перестал верить в справедливость своего дела. Таких тренеров среди крупных настоящих специалистов, мне думается, нет. И если бы я узнала, о таком случае, то подумала бы, что такой тренер — предатель, что он предает и свое дело, и своих спортсменов, и самого себя. Нет, тренер, как правило, борется за своего ученика до конца. И обычно, так и не достигнув общей цели, первым покидает арену именно ученик. Может быть, именно поэтому он и не стал чемпионом.
Есть ставшее уже в какой-то мере стандартным сравнение тренера со скульптором, который слой за слоем убирает, отсекает у мраморной глыбы все то, что скрывает под собой душу камня, пока наконец перед нами не появляется совершенное — на века — произведение искусства. Да, это сравнение вполне правомерно. И если мы говорим о радости художника, видящего, как бесформенный камень начинает жить, то с таким же правом мы обязаны говорить и о его тоске, печали, когда камень сопротивляется до конца и остается безмолвным, несмотря на все усилия ваятеля.
Вполне возможно, что под резцом другого скульптора камень все-таки ожил бы. Не спорю, может быть и так. Но не исключено и то, что камень был без душевной сердцевины, что был в нем какой-то замаскированный порок, и только после того, как были сняты маскирующие этот порок слои, скрытое до поры до времени стало явным.
Есть и третий вариант. Что-то помешало скульптору довести работу до конца. Некие ценители заявили, что камень — «бесперспективный», что надо взять другую глыбу мрамора и тогда получится, что задумано. А кроме того, хорошо бы эту новую работу дать возможность осуществить другому скульптору...
Все три варианта вполне укладываются в те схемы, которые мне удавалось встречать в фигурном катании. У меня ведь тоже были ученики, на которых я возлагала большие надежды, и тем не менее чемпионами они не стали, несмотря на все мои усилия. И было в их судьбе немало характерного и для других недошедших, сошедших на полдистанции, а иногда в тот момент, когда оставалось сделать только последний, завершающий шаг.
Кто они, эти ребята?
Вернусь в довольно уже далекое прошлое. Была у меня интересная спортивная пара — Татьяна Тарасова и Георгий Проскурин. Фигуристы молодые, высокие, отлично сложенные. У пары были прекрасные, как мы говорили, линии, были и достаточно сложные элементы. Им открыли дверь в сборную, и они сразу же заставили говорить о себе на международной арене.
Через два года в сборной их уже не было. Из-за травмы партнерши. Пара сошла с дистанции, когда рукой было подать до призовых мест.
Что же это за травма такая? Почему она произошла? Ведь травмы на пустом месте, ни с чего не бывают? Я глубоко убеждена, что любая травма на льду — это результат процессов, которые мы не успели заметить, не успели нейтрализовать. Травма — итог незаметно накапливающихся ошибок и просчетов и самих спортсменов, и тренера. Причем ошибок не только в физической, но и в психологической подготовке и закалке.
В те дни я только начинала догадываться об этом — пара, о которой идет речь, была первой моей большой работой. Опыта еще не было. И к каким-то выводам я шла ощупью.
А произошло вот что. Уехали мои спортсмены выступать на Всемирных зимних студенческих играх. В те годы (в 1966 году) это было очень серьезное состязание, в котором принимали участие многие ведущие спортсмены. Перед чемпионатом мира (а на европейском первенстве они уже были четвертыми) это был превосходный промежуточный старт, позволявший поддержать высокий уровень формы. К сожалению, уехали соревноваться спортсмены без тренера — тогда это очень часто бывало. И все-таки выступили превосходно, выиграли золотые медали. Публика и судьи встречали их с энтузиазмом. В общем, сплошной эмоциональный фейерверк.
Если бы я была рядом со спортсменами, думаю, мне удалось бы их немножко охладить, вернуть на нашу бренную землю, к реальности. Я ведь знала, что Тарасова — человек чрезвычайно эмоциональный, что ее артистизм имеет и опасный оттенок, ибо он может заглушить иодчас голос рассудка. Пока речь шла о том, чтобы себя на соревнованиях показать как можно эффектней, артистизм был хорош. Но после финиша о нем надо забыть, и чем скорее — тем лучше.
Это всегда было одним из моих личных принципов. Я говорила о нем своей паре неоднократно. Да, видно, говорила не так, как нужно было. И произошло то, что могло бы и не произойти.
Ледяное поле. Лучи прожекторов. Тысячи зрителей. Пьедестал почета в центре. Гимн. Круг почета в полной темноте, когда только луч прожектора сопровождает тебя, освещая и делая выпуклым, осязаемым для трибун. Счастье, переполняющее тебя и бьющее через край. На глаза опускается пелена безудержной радости, и хочется что-то кричать трибунам, улыбаться, заражать их своей радостью.
Имеет ли право на эти чувства спортсмен, выигравший и совершающий круг почета? Конечно, имеет. Если он при этом еще и контролирует каждый свой шаг, каждое движение, если он остается таким же внимательным, как и на соревнованиях.
Моя ученица забыла обо всем. И даже о ковровой дорожке, положенной на лед для выхода к пьедесталу руководителей состязаний для вручения заслуженных наград. Со всего хода налетела она на этот ковер. Упала. На нее посыпались и все те, кто ехал следом. Куча мала? Улыбка? Кому как. Все участники отделались легким испугом, а моя ученица сломала палец и выбила плечо. Ей быстро оказали необходимую помощь, однако уже в эти минуты стало ясно, что ни на какой чемпионат мира она уже не поедет.
Вернулись домой. У меня язык не повернулся ругать человека, который так себя наказал. Теперь надо было только лечиться, побыстрее укреплять руку и возвращаться в строй. Я не врач и не специалист в области спортивной травматологии, поэтому и не могла давать категоричные советы. Тем более, что ученица сообщила: она лечится у превосходных врачей и они гарантируют ей, что лечение пройдет быстро и успешно (а между тем по собственной инициативе сняла гипсовую повязку, которую наложили за рубежом врачи).
Чтобы не тревожить тени прошлого, скажу лишь, что вывих руки в плече стал у моей воспитанницы тогда привычным, что ее небрежность на одной из последующих тренировок привела к тому, что она повредила и второе плечо, и здесь я уже ничего поделать не могла: выйти на лед вместо нее и проявить максимум осторожности ради своего спортивного будущего — это уже не в наших, тренерских, силах.
Вот так и получилось, что недооценила я то, что называется психологическим фактором, а еще точнее — переоценила возможность моей эмоциональной воспитанницы мыслить в стрессовых ситуациях холодно, расчетливо, умно. Не сумела заранее подготовить ее, научить умению держать себя в руках даже в минуты наивысшей радости или горя. Да, наверно, просто еще не умела я этого тогда делать. Почему и вспоминаю с крайним огорчением всю эту былую историю.
Но для меня тот урок был на всю жизнь. Случались у меня в группе всякие травмы — большие и маленькие. И я всегда, не дожидаясь подсказок, немедленно мчалась с пострадавшим к самым лучшим специалистам страны. Часами сидела в их кабинетах. Старалась узнать все, что случилось с ногой или рукой ученика, разрабатывала с врачами детальный план реабилитации вплоть до полного восстановления. И не было больше ни одного случая, когда бы фигурист не вернулся в строй.
Так было с Александром Горшковым после его операции.
Так было с Геннадием Карпоносовым, человеком тоже эмоциональным и увлекающимся, который на одной из кроссовых тренировок летом, погнавшись за Пахомо-вой и Горшковым и желая сделать необходимое упражнение лучше, чем чемпионы, тяжело повредил ногу. Спасибо известному нашему хирургу Владимиру Федоровичу Башкирову, который собственноручно сделал операцию, спасшую ногу Геннадию. Быстро вернулся он в строй, но с тех пор попробуйте заставить его позабыть о самоконтроле даже во время простейших тренировочных заданий. И я сама, если готов вспыхнуть в нем огонек, ведущий к эмоциональному взрыву, немедленно гашу его.
Большой спорт, а особенно, если атлеты уже выходят на пик формы, знает, что именно в такие дни опасность травм, заболеваний становится особенно угрожающей. И сила настоящего спортсмена и его тренера как раз и заключается в том, чтобы хладнокровно и расчетливо обойти все рифы, все подводные камни физических и психологических перенапряжений.
В двух других спортивных парах, которые тренировались у меня в разные годы и поднимались на весьма высокие ступеньки, хотя и не такие, о которых мы поначалу мечтали, было — пусть и не всегда уловимое — сходство. Не внешнее. А в характерах. Я говорю о Галине Карелиной и Георгии Проскурине — бронзовых призерах чемпионата Европы 1971 года, и о Галине Таировой и Алексее Головкине, в 1978 году на соревнованиях сильнейших фигуристов страны завоевавших бронзовые награды и, таким образом, путевку в сборную.
Сначала о первой из них. Это пара стала моей любимой. Она была скомплектована так, как сегодня это делается повсеместно. Георгий Проскурин был уже опытным партнером, выступавшим на нескольких чемпионатах мира и Европы, когда Галина Карелина сменила его бывшую партнершу. Галя была совсем еще юной, миниатюрной, Георгий рядом с ней выглядел солидным атлетом — рослым, крепким, мужественным. Им потребовалось два года, чтобы войти в сборную. В первом же своем сезоне на международной арене они згняли четвертые места на чемпионатах Европы и мира. Начало было таким многообещающим.
Затем была бронзовая медаль европейского первенства и провал — иначе я это и не назову — на мировом в Лионе. Имели все шансы и здесь стать третьими, но в момент, когда требовалось собрать все силы для решающего броска, Георгий вдруг «поплыл», несколько раз ошибся, и что самое обидное — в поддержках, выполнять которые он был большой мастак. Судьи это простить не могли, и в итоге Галя и Георгий очутились далеко за пределами призовой тройки.
А на следующий год они вообще вылетели из сборной. На их место были поставлены Ирина Черняева и Василий Благов, пара молодая, перспективная, однако никаких лавров так и не добывшая и спустя год после Олимпиады в Саппоро покинувшая лед. Однако это так, к слову.
Карелина и Проскурин могли сделать еще одну попытку. Но не решились, и в 1972 году пара распалась. Мне хотелось найти Гале нового партнера, она была еще очень молода и могла бы начать свою спортивную жизнь сначала. Тем более что способные партнеры были. Нет, не вышло. А вышла Галина Карелина замуж, стала Галиной Мотовиловой, счастлива в своей семейной жизни (муж ее известный динамовский хоккеист Анатолий Мо-товилов), работает тренером по парному катанию в нашей динамовской спецгруппе, и, как говорится, дай ей бог хорошего здоровья и дальнейшего счастья.
И Проскурин со временем стал тренером. На большие результаты он пока не замахивается.
Каков же вывод? Даже из той информации, которую я предоставила в распоряжение читателей, можно сделать вывод один: не оказалось у моей пары того сильного, все преодолевающего характера, той воли к победе, той жажды самоутверждения на спортивном поприще, которые делают спортсменов чемпионами.
Не могу сказать, что оба они не были Личностями в том смысле, который мы употребляем в спорте. Я видела в них Личность. Верила в то, что эта Личность рано или поздно себя проявит. Но было и другое, не подвластное тренеру. Во всяком случае, пока не подвластное, поскольку тренеры не вооружены еще такими приемами, которые помогают менять всю структуру характера. В человеке ведь уживаются иногда и колоссальная работоспособность и лень, воля и безволие, боевитость и безынициативность. Как вытащить лучшие качества и приглушить худшие? Добиться в этой борьбе максимального результата?
Возможно, я выбрала не лучшие пути. Решение чересчур многих проблем я брала только на себя. Музыка для новых программ — вот она, на тарелочке. Сами новые программы — вот они, появились как по мановению волшебной палочки. Выезжает тренер на лед и начинает мотаться тренировку за тренировкой рядом с учениками, без устали погоняя их и оставляя в такие дни почти без присмотра других своих учеников, отчего те ревнуют и обижаются потихоньку.
Не терплю, когда иным спортсменам искусственно облегчают путь в сборную, скажем. Но если говорить по существу, то и я сама ведь на тренировках Карелиной и Проскурина тоже облегчала им жизнь. Создавала условия — пусть и помимо воли, — при которых укреплялись и не лучшие их качества. Акцентирую внимание прежде всего на Проскурине, поскольку был он человеком гораздо более опытным в спорте, чем Карелина, и просто обязан был по отношению к себе и своему таланту быть гораздо строже и требовательнее. В таких случаях обычно самый опытный в «тандеме» — он еще и помощник тренеру, а не только потребитель.
Обидно, когда по отношению к тебе поступают несправедливо, когда твой труд недооценивают, а кого-то другого, наоборот, переоценивают. И это вредит общему делу. Но выход может быть здесь только один: засучив рукава, вновь и вновь браться за работу. Падать и подниматься. Не знать усталости, ибо дорогу осилит только идущий. Я была готова к тому, чтобы продолжать, но свою веру в то, что можно еще раз одолеть все препятствия, другим передать не смогла. Обидно. След от той давней уже обиды остается. Напоминает о себе, когда я вижу, как иной мой ученик вдруг начинает искать жизнь более легкую, чем ему уготована нашим видом спорта, когда он старается уйти от решений и начинает перекладывать их на плечи тренера. В зародыше уничтожаю такое отношение к своему делу. Это — с одной стороны. А с другой — более внимательно приглядываюсь к характерам тех, кто просится в мою группу. Большой спорт, он ведь не только воспитывает, он еще и отбирает достойнейших, даже в самых первых классах.
Галина Таирова и Алексей Головкин не сделали и десятой доли того, что удалось их старшим товарищам. Они были еще совсем свеженькими и могли бы долго вести борьбу за себя и тот стиль, который выкристаллизовался у нас в течение почти трех лет. Первая же серьезная обида перечеркнула мои усилия. Таирова и Головкин не попали в сборную команду-78, и вскоре партнерша заявила, что она уходит в балет на льду. Пара прекратила свое существование, и, хотя сил в нее было вложено немало, я встретила это довольно спокойно. Практически я давно была уже готова к такому исходу, наблюдая за отношением ребят к тренировкам, к общему делу, друг к другу.
Чем старше становишься, чем больше вырастает у тебя учеников, чем мощнее и организованнее твоя группа, тем труднее принимать в нее спортсменов, прошедших школу другого тренера. Они долго не понимают самых простых заданий, в них заложена совсем другая этическая и эстетическая программа, перед ними не ставили максимальные задачи, и они часто не представляют себе даже, что такое Большой спорт и каких жертв, какой преданности и самоотверженности, подвижничества он требует.
Алексей Головкин тренировался у меня задолго до прихода Галины Таировой. Это был музыкальный, пластичный парень, неплохой одиночник, потенциально — очень сильный партнер для спортивного катания. Таирова была его второй партнершей, он уже знал основы парного катания, и с его помощью я надеялась быстро дать новую технику Гале, тоже довольно известной одиночни-це, имевшей в своем арсенале сложные прыжки.
Казалось, мы все прекрасно понимали друг друга, и работа спорилась. Правда, темп роста был чуть-чуть задержан травмой, полученной Таировой на тренировке во время исполнения высокой поддержки. Но уже во втором сезоне Таирова и Головкин заставили говорить о себе, их взяли на заметку руководители сборной. Нагрузки продолжали возрастать. Я подразумеваю при Этом не только усиление интенсивности тренировок, а прежде всего — психологическую нагрузку, связанную с новым пониманием своей роли и своих задач. И тут впервые я увидела в своей паре трещинки. Попыталась их зацементировать — возникали новые.
Когда партнеры в паре ругаются, неделями не разговаривают — это уже ненормальное явление. И нет смысла искать, кто прав здесь, а кто виноват — оба виноваты, оба не правы, оба делают глупости, ибо никто, кроме них самих, внутри пары наладить взаимоотношения не сможет. Тренер посоветует, тренер отругает, тренер попробует негативные эмоции нейтрализовать, но ни партнером, ни партнершей стать не может. Все, что связано с ними самими, с их спортивным трудом, они должны решать сообща, в добром согласии. А здесь-чуть только испытание предстоит, так просто междоусобная война.
Причем поступки Таировой казались просто непредсказуемыми. В течение тренировки в зависимости от того, удавался ей сложный элемент или не удавался, настроение ее менялось многократно. Возможно, раньше, когда она была одиночницей, это и не мешало ей особенно, но теперь, в паре, такие колебания, перепады настроения нарушали взаимное согласие. Однако я была бы несправедливой, если бы переложила всю тяжесть ответственности только на Галю. Головкин тоже не помог мне в решающие минуты. А ведь он был и старше, и опытнее, и — позволю себе так сказать — спортивно намного грамотнее, культурнее даже. И все-таки проявил душевную черствость, ограниченность. Честно признаться, этого я не ожидала. И сегодня могу сказать, что первоначальное заблуждение давило на меня. Очень не хотелось разочаровываться, и я никак не могла поставить точный диагноз, отодвигала разговор с самой собой, хотя и знала уже ответ.
Тем не менее трудились мы временами превосходно. И даже этой работы было достаточно, чтобы пара получилась красивая, необычная. Я высказываю здесь не только мое субъективное мнение, но и точку зрения некоторых моих коллег, журналистов. В 1978 году Таирова и Головкин созрели для выступлений на крупнейших международных соревнованиях. Им не хватало стабильности, но это было дело наживное, тем более, думала я, может, все-таки перемелется, сладится пара. Время и не такие характеры шлифовало. Да и вся окружающая обстановка не может не влиять на них. Глядишь, и Галя станет спокойнее, устойчивее, стабильнее, и Леша — заботливее, тоньше, внимательнее.
Нет, не вышло. В Одессе на состязаниях сильнейших фигуристов страны, где был окончательный отбор тех, кому защищать честь Родины на крупнейших соревнованиях, Галя и Алексей стали на третью ступеньку. Это в принципе давало им право выступить по крайней мере на чемпионате Европы. Но им это право не доверили. Не хочу обсуждать, почему было принято такое, а не иное решение. Но оно было принято, оно явилось еще одним испытанием... Последним, ибо через него пара, как я уже говорила, не прошла. Не нашли дополнительных сил сами по себе. Не нашли друг в друге. Не захотели взять их у меня.
Таирова просто пришла и заявила: бросаю, ухожу. Безапелляционно. Как будто ни я, ни ее партнер не были участниками огромной трехлетней работы. Как будто только она одна имела право решать и свою судьбу, и судьбу спортивной пары. Ответить после этого можно было только однозначно: заниматься спортом — дело сугубо добровольное, и если ты так решила — уходи. Все равно при таком подходе к «теме» ничего доброго не получится.
Еще один жизненный и спортивный урок тренеру. Если уж приходят к тебе новые спортсмены, вначале самым тщательным образом исследуй все их психологические характеристики, узнай, какие традиции существовали у их прежних тренеров, что за семьи у этих ребят, попробуй заранее рассчитать, хватит ли сил, а главное — времени, чтобы на ходу, без промедления постараться сделать их такими, каких требует борьба за высшие титулы.
Этот урок совпал по времени еще с одним. Так сказать, танцевальным. А начался он сразу после Олимпийских игр в Инсбруке, когда на старте нового сезона в мою группу попросились уже довольно известные танцоры Марина Зуева и Андрей Витман.
Хельсинки. Чемпионат Европы-77. Первое выступление Марины и Андрея в нашей сборной. Закончились обязательные танцы. Пролетел оригинальный. Марина и Андрей — пятые. Это нечто вроде маленькой сенсации. На последнюю тренировку перед заключительным аккордом, как обычно, приходят все судьи. У бортика стоит и Лоуренс Демми, наш главный специалист, о роли которого я говорю во многих главах этой книги. Похоже, что его интересуют прежде всего Марина и Андрей. Он видит их впервые, потому что на чемпионат приехал точно к началу и на предстартовых тренировках отсутствовал.
Демми, не отрывая взгляда, следит за каждым движением Зуевой и Витмана. Я уже давно и хорошо знаю этого человека и не сомневаюсь, что он не случайно присматривается к новичкам. Так бывало и в прошлые годы, когда он приходил смотреть, что привезли на чемпионат Пахомова и Горшков. Через каток я не вижу всех нюансов выражения его лица и, конечно, не могу услышать, что говорит он своему ассистенту по бригаде.
Но зато я услышала все это час спустя. В ресторане нашей гостиницы. Во время обеда после тренировки.
Зал, где обедают фигуристы — участники чемпионата Европы, маленький. Видно каждого. После танцевальных тренировок все сразу же отправились в ресторан: пообедать надо пораньше, чтобы затем отдохнуть перед произвольным танцем. Обедают за соседним со мной столиком и Марина с Андреем. Чуть подальше Моисеева и Миненков, венгерские танцоры Регоци и Саллаи, английские Томпсон и Максвелл. В зале сидят и тренеры и арбитры.
Неожиданно появляется Лоуренс Демми. Кивнув головой всем присутствующим, он направляется к столику, за которым сидят Марина и Андрей. Он присаживается к ним. Улыбается. И произносит несколько фраз, которые сразу могут сделать любого танцора счастливым. Говорит он о том, что впервые видит их и их произвольный танец. Что это замечательный танец и они исполняют его превосходно. Он поздравляет их с таким дебютом и надеется, что дальше будет еще лучше. Конечно, сейчас пути к пьедесталу еще для них перекрыты. Это не их сезон, но через год или два...
Словом, надо работать на будущее. До него рукой подать. Один сезон в фигурном катании ждать недолго.
Вечером Марина и Андрей превосходно исполнили произвольный танец и утвердились в европейской пятерке. Демми подошел тогда и ко мне и тоже поздравил с открытием новой пары и еще сказал многие другие приятные для тренера слова.
Ситуация повторилась и на мировом чемпионате. За исполнение произвольного танца некоторые арбитры вообще поставили им очень высокие оценки. И они в принципе были справедливыми. Снова место в первой пятерке. А ведь конкуренция довольно высока, и чемпионы Канады, США тоже рвутся поближе к пьедесталу. И имеют все основания претендовать на высокие места.
Несомненный успех — такова была всеобщая оценка первой пробы сил на таком уровне моих новых учеников.
А теперь вернемся в недалекое прошлое, чтобы получше рассмотреть их творческое и спортивное лицо к тому моменту, когда они появились в моей группе.
Андрей Витман... Я начинаю с него, потому что он старше Марины, он был подающим надежды одиночником, и я его знаю еще по тем временам, когда Андрей входил в десятку лучших одиночников страны. Это очень сильный фигурист, с прекрасным коньком, музыкальный, атлетичный, выразительный. Таких партнеров, как говорится, днем с огнем не отыщешь. Правда, ему уже двадцать семь лет. Но ведь в большом спорте годы в счет идут не календарные, а спортивные — сколько в борьбе за высшие награды провел лет на международной арене атлет. Иной фигурист совсем еще молод, а в мировых чемпионатах и европейских выступает не один год, и нервишки у него уже не молодые, а стариковские. Андрей же только вышел на мировую арену, он свеж, и ему кататься можно еще очень долго.
Марина Зуева. Ленинградка. Живая, непосредственная девушка. Она сильной одиночницей не была. Она— танцорша. Техника еще бедновата, но зато есть свое лицо, особая искренность. Она умеет быстро устанавливать контакт с аудиторией, и принимают ее всегда хорошо.
Все это плюсы. Все это мне импонирует и помогает видеть будущее пары и ее танца.
Но есть и минусы. Я знала их с самого начала. В обязательных танцах придется начинать с нуля. Ошибок множество. То, что делает пару интересной и зрелищной в произвольном танце, пожалуй, даже мешает в обязательных. Здесь фантазия и экспромт не нужны. Здесь все строго, все обусловлено, все ограниченно. Марина и Андрей к такой строгости пока не приучены.
Прежние их танцы были временами эффектны, но не запоминались. Были однообразны по технике. Надо было создавать совершенно новый сценический портрет пары, и это меня не страшило, ибо был благодатный материал, были данные для поиска и новых решений.
За работу мы взялись азартно. И первый танец был создан как бы на одном дыхании. Несколько приемов в спортивных танцах мы вообще употребили впервые. Мы подчеркивали повтором самых эффектных элементов ритм и эмоциональную насыщенность мелодии. Поддержки тоже были уникальными — только Витман с его коньком, ростом и силой мог их так легко и непринужденно сделать. Первый шаг мы сделали и в том направлении, который называют филигранной техникой конька, когда фигурист может выделывать-на льду такие тонкие и мелкие «коленца», что даже дух захватывает. Если к этому добавить лиричность взаимоотношений партнеров, умение показать, что танец — это еще и слияние душ, то станет понятно, почему первый танец произвел такое впечатление.
Первый танец — как первое стихотворение, напечатанное в журнале. Или первый рассказ. Или вообще первый успех в искусстве. Он — замечен, он — отмечен. Но он может — и так бывало не раз — остаться и последним, потому что закрепить его можно только высокопрофессиональной работой. Дилетант всегда готов вспыхнуть один раз. Настоящее искусство, как и спорт, требует непрерывного горения.
Первый успех — к тому же еще и первое испытание. Кому дано его пройти?
И вот начинается второй сезон. И тайное становится явным. Скрытое проявляется.
Закон для всех моих учеников — чемпионов и не чемпионов: если хочешь подняться по лестнице успеха, в каждом следующем сезоне надо работать над своими танцами вдвое, если не втрое, больше, чем в предыдущем. Конечно, тренер может и должен стимулировать всеми имеющимися в его распоряжении средствами такое отношение к делу. Но ведь тренер один, а учеников у него много. И за каждым нужен глаз, каждому нужен совет. В группе не должно быть любимчиков — это взорвет ее изнутри. И я стараюсь распределять свое время справедливо между всеми, акцентируя свое внимание, естественно, на том, что необходимо в первую очередь.
Обязательные танцы по-прежнему оставались ахиллесовой пятой Марины и Андрея. Без образцового знания их с пятого места далеко не уедешь. Практика это давно уже доказала. И вот начинаем мы зубрить — иначе и не скажешь — очередной комплект танцев и каждый день начинаем как с нуля. Вроде бы и не было предыдущих тренировок. Только пошло, только выучили, только закрепили правильные движения, как вновь все сломано, все неточно. Совсем юные ученики учат те же танцы вдвое, втрое быстрее. И сразу намертво схватывают движения. Марина и Андрей стоят на месте. Продвижение — минимальное — дается с огромным трудом.
Да, к черновой работе сызмальства не приучены. Придется себя переделывать. А ведь как не хочется, как не. нравится... Но со мной здесь шутки плохи, не позволю портить ни одну тренировку.
Напряжение работы возрастает, и внутри пары начинается ругань. Кто лучше, кто хуже, кто прав, кто виноват, как я уже говорила, меня в данном случае волнует мало. Есть указание тренера, есть ее поправки и замечания: будьте любезны, выполняйте их. Хочу подчеркнуть при этом — Марина и Андрей пара неновая, они выступали до меня уже года три, им подлаживаться друг к другу не надо. Требуется только одно — засучив рукава делать пусть и не очень вдохновенную, но крайне необходимую черновую работу.
Я себя потом не раз спрашивала: а правильно ли поступала, когда заставляла заниматься их именно этим делом? Может, надо было больше уделять времени произвольной программе, оригинальному танцу? И как ни крутила, как ни вертела, как ни старалась найти контраргументы, а все равно приходила к выводу, что сделала правильно. Без техники обязательных танцев и с произвольным — если он сложен — так просто не справишься. А нам необходимо было усложнять программу, это ведь веление времени. Без обязательных танцев — и это аксиома — нет хода танцору. Можно говорить, что они не нравятся, что их надо менять или вообще отменять, но правила игры сегодня такие, а не другие, не такие, как мне или кому-нибудь еще хотелось бы. Так что извольте эти правила выполнять.
В свое время я показывала своим молодым танцорам: посмотрите, как интенсивно используют время на льду Пахомова и Горшков. Вы один раз успеваете прокатать часть программы, а они — три или четыре. Вы ждете вашей очереди получить музыку, а они этой очереди не ждут и без музыки повторяют и повторяют неподдающиеся сложные элементы. Сегодня я то же самое говорю, показывая на Линичук и Карпоносова. Потому они и чемпионами стали, что ценят каждую свою тренировочную минуту.
Новому поколению танцоров Зуеву и Витмана я здесь в пример поставить тогда не могла. Вернее, могла, но как пример отрицательный.
Вот не получился сложный шаг.
— Ты виноват, ты неправильно его сделал. Ты меня столкнул.
В ответ молчание, но партнеры разъезжаются и стоят у разных бортов, пока я не закричу со своего капитанского мостика.
И снова:
— Ты меня толкаешь... Ты меня не держишь... Молчание. Вновь стоят под бортами.
Наконец не выдерживает и Витман. И пошло и поехало...
Каждая тренировка — выяснение отношений. Вначале это бывало раз-два в месяц. Потом — раз или два в неделю. Потом каждый день. А потом и по нескольку раз за тренировку.
Именно такое отношение к себе и к своему спортивному будущему и называю я непрофессиональным. Если уж подчинил свою жизнь какой-то высокой цели, то надо и уметь с характером своим совладать. Опять-таки тренер просто не может не отходить только от Зуевой и Витмана. У тренера есть и Наталья Линичук с Геннадием Карпоносовым, и Владимир Ковалев, и несколько очень способных молодых танцевальных пар. И вообще это было бы совершенно неверно, если бы тренер замыкался бы только на одной паре, и то лишь потому, что эта пара сама найти внутри свой собственный рабочий язык не может.
Вот и получилось, что Марина и Андрей росли не так быстро, как мне (да и им тоже) этого хотелось. В сезон 1978 года, когда в бригадах не было наших арбитров, это прежде всего ударило по ним. Они стали шестыми на первенстве Европы, седьмыми на мировом чемпионате. И стало ясно, что теперь уже у нас дома ситуация для них обострится до предела.
Конечно, я могла бы сказать, что Зуева и ВитмаЕ! оставались на голову сильнее тех молодых пар, которые претендовали на их место в сборной страны. Соревнования на приз «Нувель де Моску» показали, что многие международные арбитры, как и раньше, ставят их достаточно высоко. Но на первенстве СССР Марина и Андрей остались за чертой призеров.
Итак, еще одна пара, которая не получила первые роли в команде... Но она остается на льду. И я знаю, что Марина Зуева и Андрей Витман не показали и половины того, что они обязаны были показать, если бы первый свой успех они не приняли за золотой ключик, который без особого труда откроет им магическую дверь к пьедесталу почета.
В конце сезона 1979 года, когда я пишу эту книгу, Марина Зуева и Андрей Витман продолжают готовиться к новым стартам. Надеюсь, урок пойдет им впрок. А то ведь не всегда веришь тренеру, который тебе задолго до этого, анализируя ход тренировок, предсказывает именно такой исход борьбы. И если урок понят, тогда... Впрочем, тренер здесь должен остановиться. Тренер ведь воспитатель, а не прорицатель.
Несколько страничек из биографий моих учеников. Несколько страничек из моей тренерской судьбы. И я знаю, что такие страницы будут у меня еще. Такая уж профессия у меня, что здесь бывают не только розы, не только лавры. И надо быть готовым к новым встречам с трудными характерами, надо уметь среди них распознавать заранее чемпионские, надо каждый день учиться, не останавливаясь, чтобы характеры эти только крепли, пока чемпионские черты не станут видны всем.
|
